Три года октября
Шрифт:
Девушка, имени которой я все еще не знал, быстро помотала головой.
– Мне уже задавали это вопрос менты. Я не знаю, кто именно мог это сделать. А так, я подозреваю всех местных членоносов. В нашем поселке нет нормальных мужиков. Одни алкаши, ворюги, бабники, да любители пустить в ход кулаки. При этом последние далеко не смельчаки, а просто отыгрываются на тех, кто послабее.
– А как же парень Марины, он к какой категории относится?
– Гена? Гена он – бабник. Это его и спасло. Менты его опрашивали раньше меня. Говорит, что пытались выбить из него признание. Пару раз даже ударили книгой по голове, чтоб следов не оставить. Повезло, что у него есть алиби.
– И что это за алиби?
– Я. – Девушка быстро приходила в себя. Вначале ее плечи и голос
Я был смущен, озадачен, зол, расстроен. Каких только чувств я не испытывал в тот момент.
– Когда ты вернулась домой?
– Не помню, примерно под утро.
– И все это время ты была с Геной?
– Ну, да. Не то, что он прям сексуальный гигант, и мы занимались этим всю ночь. Наоборот, это заняло от силы полчаса с передышками…
– Куда вы направились потом? – перебил я ее.
– У Гены машина, а потому мы поехали в город. Сменили пару ночных клубов. В будни там все тухло. Затем вернулись.
– Когда ты узнала об исчезновении Марины?
– Блин, дядя, ты не мент часом? Откуда столько вопросов? Тем более меня об этом уже спрашивали.
– Отвечай!
– Хорошо, только не дави на меня! Я только заснула, как в мою комнату приперлась мамаша и говорит, мол, тетя Зина – мать Маринки, – интересуется: где ее дочь, потому как она не ночевала дома. Я даже не забеспокоилась. Спать жутко хотелось. Но когда Марина и вечером не вернулась, тут я и запаниковала. Даже просила тетю Зину впустить меня к ним, решив, что Маринка на самом деле дома, сидит в своей комнате, дуется и просто меня игнорит. А тут такое дело, вот… Слушай, а ты ведь видел ее? Может, дашь и мне на нее посмотреть?
– Зачем?
– Ну, просто. Хочу попрощаться.
– На похоронах увидишь.
– Нет, я хочу попросить у нее прощение, за то, что спала с ее парнем. Не хочу, чтоб меня слышали все. Еще решат, что я шаболда какая-та.
– Это против правил. Пока идет следствие, к ее телу доступ имеет только следственные органы и родители в присутствии полиции. Ты мне лучше скажи, что за заброшка, о которой ты упоминала.
Девушка хмыкнула и посмотрела на меня словно старшая сестра на брата, которого родители застукали за интимным делом.
– Обычная заброшка. Там раньше школа была. Теперь там молодежь уединяется для перепихонов, курения травки, да и просто побухать.
– Марина бывала там?
– Пф, естественно. Там все бывали. Это единственное место развлечения для нас молодых в этих сра…ых Вязах. Однажды Макс, – наш с Маринкой одноклассник, – даже ДР свое там справил. Я тогда впервые экстези попробовала. Слишком дорого и не слишком кайфово. «Трава» лучше.
– А откуда он экстези взял?
– Да есть у нас местный.… Слушай, кончай меня расспрашивать. А то все тайны тебе разболтаю, и ты потеряешь ко мне интерес. А в женщине должна быть загадка. – Теперь она явно заигрывала со мной. Глаза слегка прищурились, на губах появилась улыба, голова слегка склонилась на бок, пальцы теребили прядь волос. – А ты сам, почему перебрался к нам? Ты явно городской. Надоели жмурики, пахнущие дорогими духами?
– Я по специальности терапевт. В своем родном городе я в морге не работал.
– А что за город? Часом не Москва?
– Нет.
– Облом, блин, а так хотелось в Москву. А метро в твоем городе хотя бы есть?
– Есть.
– Круто. Хочу покататься на метро. Возьмешь меня с собой? Ты ведь не насовсем сюда перебрался?
– А как же Генка?
– А что мне до него? Он не мой парень. И вообще, после смерти Маринки он больше не хочет со мной встречаться. Говорит, депрессняк у него. Чувствует, что и его вина есть в том, что произошло с ней. Мол, будь он не таким кобелем, может Маринка и не ушла той ночью одна, соответственно – живой бы осталась. А я ему: а если не она, то я бы ушла и нашли бы не ее, а меня мертвой. А он молчит в ответ, хотя, сука, по глазам вижу, что не против такого расклада. Ну, я его и послала куда подальше. К тому же, если не я его, то он бы меня вскоре послал. Кобели они такие.…Так как, дядя, возьмешь меня с собой в город? Хочу стать знаменитой певицей. Здесь в Вязах можно только в душе петь. А? Я в долгу не останусь.
– Думаю тебе пора уходить. Уже поздно, и мне нужно ложиться спать. Впрочем, как и тебе.
Девушка перестала прихорашиваться, ее заигрывающая улыбка стала презрительной. Она встала с кровати, прошлась к двери надменной походкой, преднамеренно толкнув плечом меня в грудь, добавив:.
– Козлина!
На этом наша полуночная беседа подошла к концу.
4.
Ненавижу похороны.
Работа в морге не изменило мое отношение к погребальным традициям. И если во время вскрытия, омовения или одевания усопшего удается абстрагироваться и воспринимать все происходящее за рабочие моменты не лучше и не хуже тех, что переживают офисные работники или же мастера сервисов, то похороны возвращают меня к пониманию бренности бытия. Все мы рождаемся, чтобы умереть и не всегда в наших силах сделать свой уход достойным или безболезненным. И тем более после смерти нам никак уже не узнать, кто почтил нас своим присутствием, а кто решил проигнорировать. Было ли много слез или же больше сдержанного молчания? А может быть присутствовали те, кто не упустил момент улыбнуться в платочек или позлорадствовать?
И еще, зачем прижилась эта дурацкая традиция – катать мертвеца по улицам до самых ворот кладбища, и чтобы все желающие составляли процессию страдальцев, которые скорее похожи на стервятников, преследующих уже мертвую добычу. Наверняка многие со мной будут не согласны, может даже большинство, но мне плевать. Это мое мнение и я его никому не навязываю. Также как и не навязываю свое мнение, касательно захоронения по христианскому обычаю. Как по мне, куда предпочтительнее кремация. Никакой сырой земли, никакого гниения, никаких затрат на крест, гроб, копателей, а только небольшая урна с прахом. Хочешь, храни ее на каминной полке, хочешь – развей пепел над рекою, полем или даже огородом с помидорными грядками. Кто-то не брезгует и поеданием праха своих близких и, как и дикие племена, сохраняет в себе частичку, а может и силу, умершего. Но, к подобной форме каннибализма я отношусь крайне отрицательно. Также отрицательно, как и к тому факту, что количество пришедших проститься с умершим всегда меньше количества тех, кто присутствует на поминальном обеде. В больших городах с дармоедами бороться проще – закажи место в ресторане и пусть те, кому не досталось мест, жадно смотрят в окна. В поселках же, как Старые Вязы, такой ход не представляется возможным. Стол накрывается на улице, в крайнем случае – в квартире, куда любители голубцов ходят семьями и поодиночке. И никто не может им отказать или хотя бы поинтересоваться – а насколько хорошо они знали усопшего?
Все эти мысли крутились в моей голове, когда я стоял в сторонке, глядя на людей идущих вереницей к дому культуры, где проходило прощание с Мариной Федосеевой. Те же, кто выходили наружу, не торопились уходить домой. Закуривая сигарету, они с нескрываемым интересом обсуждали то, как выглядела убитая девочка, насколько сильно она отличалась или же не отличалась от фотографии и хватит ли на всех выпивки за обеденным столом. Среди пришедших, были те, кого я уже знал внешне, а также те, кого я видел впервые. Больше всего меня заинтересовал приезд молодого парня на красных «жигулях». Он заглушил мотор, но так и не решился войти в зал. Он только курил, вытряхивая пепел через окно, и грустно глядел на распахнутые двери. Лицо его было бледным, и это сильно бросалось в глаза, в сравнении с загорелой рукой, которая постоянно подносила ко рту сигарету. Я не видел его ранее, но предположил, что это был Гена. Когда у дома культуры появилась подружка Марины, а по совместительству и любовница Гены, тот поспешил выбросить сигарету, закрыть окно с помощью ручного подъемника, и умчаться прочь.