Три года октября
Шрифт:
– Теперь ты можешь быть собой довольна. – Ее прекрасное лицо искривилось в болезненной гримасе, из-за ноток призрения в моем голосе. – Ему ничего не достанется. Так как ты и хотела.
Похоже, сказанное мной окончательно убедило её в том, что со мной не получится договориться и я никогда не приму её точку зрения. Сделав шаг назад, она произнесла последние слова, адресованные мне:
– Через неделю я улетаю в Барселону и вернусь не скоро, если вообще вернусь. В течение этой недели я буду ждать прихода полиции. Ты можешь хоть сейчас отправиться в участок и пересказать всё сказанное мной, и я не стану ничего отрицать. А можешь ничего не говорить и позволить мне и Мелентьевым жить своей жизнью. Тебе решать.
По ее щекам потекли слезы. В моем горле застрял ком. Мы молча простояли друг напротив друга около минуты, после чего я, зашагал к выходу, громко хлопнув дверью.
8.
Сон был тревожным из-за карусели мыслей в моей голове.
Когда в три часа утра зазвонил телефон, я был только этому рад. Меня вызывали на работу по срочному делу. Я быстро оделся и выскочил в непроглядную ночь, привычно попав под моросящий дождь. Улицы были пусты, и это также порадовало меня: не нужно было ни с кем здороваться и тем более перекидываться дружественными формальными фразами.
Войдя в здание больницы, я принял документы и образцы, требующие скорейшего анализа, торопливо спустился на лифте вниз, вошел в прозекторскую и принялся за работу. К счастью это помогло немного отвлечься от опостылевших мыслей.
В отличие от меня, Безбородов, пришедший ровно в семь утра, был в прекрасном настроении. Он поприветствовал меня и даже не заметил, что мой ответ был мало внятным. Танатолог говорил много и с воодушевлением, к счастью не вызывая меня на диалог. Вся его речь вертелась вокруг предстоящего открытого урока, к которому он готовился весь вчерашний вечер.
Из-за полного вовлечения в работу и не отпускающих меня раздумий, я и не заметил, как Александр Викторович покинул морг. За время его отсутствия я раза три хватался за телефон, желая позвонить Евгении, и каждый раз отменял свои решения.
Когда Безбородов вернулся спустя три часа, я окончательно сделал выбор, касательно дальнейших действий.
– Алёшка, поздравь меня! – заголосил Безбородов, довольный собой, входя в кабинет. – Время было потрачено не зря.
Пройдя походкой победителя, он сел на койку, которую мы использовали для ночных бдений. Достав из кармана халата расческу, он быстро причесал ей седые пряди и воображаемые усы. Затем принялся громко чихать в кулак и тянуться к графину с водой. Это была явная провокация с его стороны, рассчитанная на то, что я не выдержу и потребую скорейшего пересказа. Я налил воды в стакан и протянул его ему, но не произнес ни единого слова.
Сделав два глотка и не дождавшись от меня желаемой реакции, Безбородов перешел к сути, пусть и окольными путями:
– Вот почему я люблю работать с мертвыми: они никогда не шумят и не передвигаются самостоятельно, в отличие от детей. Столько криков и беготни я давно не видал. И сто лет еще бы не видел. Хорошо хоть здоровались и просили прощения, задевая меня при беге. Костя – учитель анатомии – ждал меня у дверей школы. На его лице читалось неверие, что я все же пришел. Он быстро разложил ход открытого урока на части, финальной точкой в котором должны были стать вопросы от учеников. И тут мне пришла в голову отличная идея. Я попросил Абдулова лично задать мне вопрос, случись ученикам самим не додуматься его задать: «возможно ли, отравить человека ядом, который не будет выявлен при вскрытии?». «Ты ведь патологоанатом, – отвечает он мне, – какое отношение ты имеешь к работе судмедэксперта?». «Костяяяя, – говорю я голосом Михалкова, – ты-то у нас парень башковитый, а среди твоих учеников навряд ли есть эрудиты, знающие отличия меж этими специальностями. Так что не бойся, что кто-то из оболтусов засмеет тебя и обвинит в невежестве». Больше он спорить не стал, видимо, решив, что у меня есть отличная история на эту тему.
Прозвенел звонок, и мы вошли в класс полный детей. Пока Абдулов меня представлял ученикам, я быстро оглядел всех, выискивая два одинаковых лица. Случись им не оказаться на уроке, я бы посетовал на старческую деменцию и поспешил прочь из школы. К счастью, оба Мелентьевых были на месте, занимая одну из последних парт. Когда мне дали слово, я принялся рассказывать про нашу работу, не скупясь на подробности, ведь детишки такое любят. Они слушали меня молча весь урок. И знаешь, мне даже начало нравится всеобщее внимание. Под конец, Костя поблагодарил меня и предложил ученикам задать несколько вопросов гостю – то есть мне. Не поверишь, стоял лес рук. Я был приятно удивлен. И тут на меня пошла волна. А, правда, что волосы и ногти растут и после смерти? А сколько нужно времени, чтобы тело в земле превратилось в скелет? А вам страшно задерживаться допоздна на работе? А бывали случаи, когда «мертвецы» приходили в себя уже в морге? А кто чаще умирает: мужчины или женщины? А какая у вас зарплата? Десятки вопросов, но ни один не задал нужного. Отвечая на очередной дурацкий вопрос, я принялся коситься на Костю, мол, не забыл ли ты про наш уговор? К счастью, он понял намек и тут же изъявил желание тоже задать вопрос. Как только он его задал, я, прибегнув к своему творческому мастерству, принялся громко и категорично утверждать, что такого быть не может и все это киношные байки. С уверенностью подчеркнув, что любой яд – химический и биологический – с легкостью выявляется лабораторными методами. И тут, БАХ! Мышеловка захлопнулась! Один из близнюков возмутился и подверг критике мои слова. Он принялся спорить со мной, твердя, что такие яды существуют и это не выдумки. Его мгновенно поддержала копия. И вот они уже в две глотки заявляют на весь класс, что я так себе специалист, раз заявляю такое. «Дайте хоть один пример похожего яда либо гликозида, раз вы уверены в их существовании!» напирал и я. «Мускарин!» заявляют они в два рта, чуть ли не в унисон. Затем добавили, что есть и другие яды, способные маскироваться под болезни, особенно если их принимать продолжительное время в небольших количествах, хотя их доступность для простых людей, а не для работников спецслужб, крайне низка. Парнишки были в теме. Сразу видно, что они интересовались подобными ядами долгое время. Наши споры могли продолжаться и дальше, но прозвенел звонок и я поспешил покинуть класс, прежде чем Костя смог перехватить меня и начать задавать вопросы, вроде «что это сейчас было?».
Уже возвращаясь обратно, я наведался к Нине – их мамке. Я заранее заполнил бланк с результатами вскрытия, в котором указал причину смерти Краснова как отравление неизвестным алкалоидом. Ты не обратил внимания на его заполнения, потому как целый день витаешь в облаках. Поэтому я и не стал тебя оповещать заранее о втором акте, поставленного мной балета. А состоял он в следующем: поймав Нину в коридоре и всучив ей папку в руки, я попросил ее передать Селину лично в руки, потому как сам, якобы, должен был как можно скорее вернуться в морг по срочному делу. Не забыл упомянуть, что внутри отчет о вскрытие тела Краснова и результаты проведенных анализов. Она мгновенно изменилась в лице и попросила меня рассказать подробности. Я заявил, что это тайна, и вообще, дальше это дело полиции, а потому категорически запрещаю ей смотреть содержимое папки и с кем-либо говорить на эту тему. Она, с дрожью в голосе и на каждом слове запинаясь, пообещала молчать и все передать Селину, когда он вернется с симпозиума. Я поблагодарил ее и сделал вид, что ухожу. Сам же, скрылся за ближайшим углом и принялся наблюдать. Нина подошла к стойке, огляделась по сторонам, затем открыла папку, быстро прошлась по ней взглядом, затем вытащила телефон и сделала парочку фотографий. Закончив фотосессию, она быстро набрала чей-то номер. Тогда же, я выскочил из своего укрытия и направился к ней. Увидев меня, она вздрогнула и нажала отбой. Она молчала и, не мигая, глядела на меня, став белой как полотно. Я ждал, что она начнет оправдываться или даже сознаваться, но Нинка решила набрать в рот воды. Тогда я сообщил, что разговаривал с Селиным, и он сказал, что освободиться только поздним вечером и сам заглянет ко мне в морг за отчетом. Поэтому я должен был забрать папку обратно. Нина с неохотой вернула ее мне, после чего я удалился, оставив ее с тревожными мыслями наедине.
И вот я здесь, сижу перед тобой, рассказываю всё как на духу, а ты глядишь на меня без каких-либо эмоций, словно моя бывшая на сеансе гипноза.
– Что я должен сказать? – спросил я, продолжая испытывать апатию.
– Алёксей, что с вами? – Безбородов приподнялся и пощелкал пальцами перед моим лицом. – Очнитесь! Я тут почти час распинаюсь, довожу до твоего сведенья, что Мелентьевы чуть ли не признались в убийстве перед десятком свидетелей, а тебе и сказать-то нечего?
– Это ничего не доказывает, – пожал я плечами, стараясь убавить энтузиазм своего старшего коллеги.
– Этого достаточно, чтоб обратиться к Кузнецову с просьбой о допросе близнецов. Моё присутствие будет обязательным. А так как они несовершеннолетние, потребуется присутствие и их матери. Так мы расколем всю их семейку разом. Поверь, узнав, что их вызывает на допрос участковый и, увидев в кабинете меня, они практически сразу признаются во всем. Да они уже сами сидят как на иголках, понимая, что сболтнули лишнего. На основании их признательных показаний, заведется уголовное дело, подастся запрос в суд на эксгумацию тела и Лихман проведет повторное вскрытие. На этот раз он будет знать, что именно следует искать.