Три грани мизерикорда
Шрифт:
– Ага! Значит, работает, – удовлетворённо кивнул Десница.
– Работает – что? – доктор Ставрина чувствовала острую необходимость брать быка за рога, пока командир не передумал общаться и не замкнулся снова. Мог, вполне мог, это она чувствовала безо всякой эмпатии.
– Да мне тут кое-какое оборудование подогнали на предмет полевых испытаний. Смотри, – он, как накануне, сунул руку под рубашку и вытащил из-под нее тонкий цилиндрик на короткой, под горло, цепочке. Похоже, цералановой. Точно, очень характерный цвет металла. – Это так называемый «кокон». Пассивный вариант. Когда включен – имитирует лестианскую «серую кашу». Так ты, кажется, это назвала?
Агата, ещё в гостинице сбросившая первый контур щитов ровно настолько, чтобы убедиться, кто перед ней, завороженно рассматривала прибор.
– А ну-ка, включи ещё раз, – скомандовала она, раскрываясь полностью, и тут же отпрянула. – Выключи. Вот ведь зараза… Погоди, ты сказал – «пассивный вариант». А что, есть и активный?
– Есть, как не быть, – ледяная улыбка Десницы Агате не понравилась категорически. Должно быть, он понял это, потому что тут же вернул на лицо нейтральное выражение и продолжил:
– Сработан в форме зарядов к пистолету. Немного нестандартных, конечно, как и сам пистолет. Если попасть капсулой в незащищенный участок тела – имеется в виду, без брони – то эмпату глушится восприятие эмо-фона. Совсем.
Девушка зябко передернула плечами: представлять себя на месте бедняги, в которого угодила такая капсула, не хотелось. Щиты-то – штука привычная… Но одно дело зонтик, который в любое время можно сложить, и совсем другое – бетонный мешок. Или гроб, засыпанный толстым слоем земли.
– Да уж… слушай, давай договоримся: на мне ты полевые испытания проводить не будешь.
Майор соорудил максимально коварную гримасу, но не выдержал и рассмеялся. Вслед за ним засмеялась и Агата.
– Кстати, а что эта штука – которая активная – делает с не-эмпатом?
– Просаживает наиболее развитый орган чувств.
– Ого! То есть аудиал глохнет, визуал слепнет, а кинестетик теряет осязание?
– Примерно так. Не теряет, конечно, но ослабление заметное. Ещё – суггестивный эффект. В лабораторных условиях добровольцы демонстрировали практически полное подавление воли.
– Лихо! – девушка допила кофе и поставила чашку на блюдце. – Ладно, я поняла. Бог с ним, с этим твоим оборудованием. Скажи-ка мне, командир, вот что: на Закат-то тебя каким ветром занесло? Да ещё и при собственной яхте?
Десница, оживившийся было, опять помрачнел.
– Варфоломей проболтался? Н-да… яхта… видишь ли, тут такое дело… отец у меня умер. Так что, можно сказать, прокучиваю наследство.
– Соболезную, командир, – склонила голову Агата. – Замечательный был человек. Давно?
– Третья неделя.
Ответом ему было напряжённое молчание и тяжёлый, испытующий взгляд иссиня-серых, почти черных глаз.
– Дима, – впервые после Волги Агата назвала его так, – а почему ты думаешь, что Валерия Мефодьевича убили?
– А с чего ты взяла, что я так думаю? – майор вслед за своей визави понизил голос почти до шёпота.
– Можешь подержать меня за сиську, разрешаю. Но за дурочку всё-таки не стоит. Будь Дмитрий Десница плейбоем, только и ждущим случая наложить лапу на папашины денежки – я бы не удивилась, что он не стал дожидаться сороковин. Вот только ты не плейбой. Совсем.
– Интересно… дальше?
– Купил ты не что-нибудь, а яхту, причём поставил второй шифт – Платина вчера мне все уши прожужжал. Второй шифт нужен для активных действий. Очень активных. И, как правило, не очень законных – если речь идет о гражданском корабле. Уж настолько-то я в предмете разбираюсь. А по прилёте поинтересовался не кем попало, а оружейниками. Что, патроны к пистолету закончились? Не смешно. Раз ты решил разобраться – а ты решил – стало быть, есть с чем.
– Гм… а ты не думаешь, что я уже большой мальчик? И придерживаюсь доброй старой точки зрения на температуру подачи такого блюда, как месть?
Девушка приподняла одну бровь, придав лицу предельно скептическое выражение.
– Месть? Возможно. Но задуманная тобой стряпня, сдаётся мне, называется «возмездие»… ну, или, чтобы не быть слишком пафосными – «наказание». А это разные рецепты. Очень разные.
Десница побарабанил пальцами по столу и заключил:
– Плохо.
– Что именно?
– То, что мои действия просчитываются вот так, на «раз-два-три». Это значит, что у меня очень мало времени.
Агата откинулась на спинку стула и прищурилась. Выражение её лица майору было знакомо ещё с Волги («А ты мне пока не заплатил за выполнять приказы!»), и он совсем не удивился, когда услышал вкрадчивое:
– Командир… ты ведь не собираешься стряпать это своё блюдо в одиночку? Повар ты хоть куда, кто бы спорил, но без поварят как-то несподручно, нет? Кто-то ведь должен чистить овощи, подавать ножи, мыть посуду… или бить ее. О головы конкурентов. Чтобы под ногами не путались.
– Агата!
– Одиннадцать лет уже Агата. А Даша и вовсе двадцать девять. Так что?
– Слушай, я не могу…
– Я сейчас тебе скажу, чего ты точно не можешь, – голос доктора Ставриной зазвенел сталью. Какой-то явно не выспавшийся парень по соседству удивленно поднял голову от тарелки, и она, сладко улыбаясь, слегка сбавила обороты. – Ты не можешь сбросить с хвоста меня. И Платину – как только он окончательно проспится и сложит два и два. Уразумел?
Десница сжал губы так, что отчетливо проступили жилы на шее. Впрочем, когда он заговорил, в голосе звучала только ласка. И – где-то на самом дне – бешенство.
– Знаешь, лапочка, я тебя, кажется, ненавижу.
– Это пройдёт, командир, – ощерилась Агата. – Не сразу, но пройдёт.
Становящийся не в меру темпераментным разговор был прерван грохотом каблуков: видя цель, веря в себя и чихая на все препятствия, к ним приближался Варфоломей. Остановился, окинул сотрапезников грозным взглядом. Ногой подтащил стул от соседнего столика, уселся на него верхом, водрузив скрещенные руки на спинку, а подбородок на руки. Сузил глаза.