Три гроба
Шрифт:
— Надеюсь, вы дадите мне слово хранить это в тайне, — продолжала она. — Розетт Гримо — моя дочь. Она родилась здесь, так что вы можете найти запись в иностранном отделе на Боу-стрит. Но ни Розетт, ни кто другой об этом не знают. Могу я рассчитывать на ваше молчание? Это не имеет никакого отношения к делу.
Женщина не повышала голос, но в нем послышались умоляющие нотки.
Доктор Фелл наморщил лоб:
— Не думаю, чтобы это касалось нашего расследования, мэм. Нам незачем разглашать это.
— Вы говорите правду?
— Я незнаком с молодой леди, — мягко произнес доктор, — но готов держать пари,
— Да. В Париже, — рассеянно отозвалась женщина, словно думая о другом.
— Вы парижанка?
— Что? Нет, я родилась в провинции. Но я работала в Париже, когда встретила Шарля. Я была костюмером.
Хэдли оторвал взгляд от записной книжки.
— Костюмером? — переспросил он. — Вы имеете в виду, портнихой?
— Нет-нет. Я была одной из женщин, которые изготовляли костюмы для оперы и балета. Мы работали в театре «Гранд-опера» — можете проверить. И чтобы сэкономить вам время, скажу, что я никогда не была замужем и Эрнестина Дюмон — мое девичье имя.
— А Гримо? — спросил доктор Фелл. — Откуда он родом?
— Думаю, с юга Франции. Но он учился в Париже. Все его родственники умерли, так что это вам не поможет. Он унаследовал их деньги.
В ее голосе чувствовалось напряжение, которого вроде бы не подразумевали эти обычные вопросы. Однако следующие три вопроса доктора Фелла были настолько необычными, что Хэдли снова оторвался от своих записей, а взгляд Эрнестины Дюмон, успевшей взять себя в руки, опять стал настороженным.
— Какого вы вероисповедания, мэм?
— Я унитарианка. [13] А что?
13
Унитарии — христиане, отвергающие догмат о Троице.
— Хм, да. Гримо когда-нибудь посещал Соединенные Штаты или имел там друзей?
— Никогда не посещал. И друзей у него там не было, насколько я знаю.
— Слова «семь башен» означают что-нибудь для вас, мэм?
— Нет! — крикнула Эрнестина Дюмон, внезапно побелев.
Доктор Фелл, кончив зажигать сигару, посмотрел на нее сквозь облачко дыма. Потом отошел от камина и указал тростью на гряду белых гор на заднем плане картины.
— Я не стану спрашивать, знаете ли вы, что здесь изображено, — продолжал он, — но спрашиваю, рассказал ли вам Гримо, почему он купил эту картину. Какими она обладает чарами, способными уберечь от пули или дурного глаза? Какая сила… — Не договорив, доктор Фелл с трудом поднял картину и стал двигать ее из стороны в сторону. — О, моя шляпа! — воскликнул он. — О боже! О, Бахус! Bay!
— В чем дело? — встрепенулся Хэдли. — Вы что-то обнаружили?
— Нет, я ничего не обнаружил, — отозвался доктор Фелл. — В том-то все и дело. Ну, мадам?
— По-моему, вы самый странный человек, какого я когда-либо встречала, — дрожащим голосом сказала женщина. — Нет, Шарль ничего мне не рассказывал — только посмеивался. Почему бы вам не расспросить художника? Картину написал Бернеби — он должен знать. Похоже, здесь изображена какая-то несуществующая страна.
Доктор Фелл мрачно кивнул:
— Боюсь, вы правы, мэм. Не думаю, что эта страна существует. И если там были похоронены три человека, их могилы будет нелегко найти, не так ли?
— Перестаньте болтать вздор! — рявкнул Хэдли, но тут же умолк, ошеломленный тем, что этот «вздор» подействовал на Эрнестину Дюмон как удар. Она поднялась с кресла, чтобы скрыть эффект этих кажущихся бессмысленными слов.
— Я ухожу, — заявила женщина. — Вы не можете задерживать меня. По-моему, вы все безумны. Сидите здесь и порете чушь, позволяя Пьеру Флею убежать. Почему вы не преследуете его? Почему вы ничего не делаете?
— Потому что, мэм, сам Гримо сказал, что Пьер Флей не стрелял в него. — Доктор Фелл со стуком опустил картину на пол и прислонил к дивану. Изображение несуществующей страны с тремя надгробиями среди скрюченных деревьев внушало Рэмпоулу необъяснимый ужас. Он все еще смотрел на картину, когда на лестнице послышались шаги.
Было истинным утешением увидеть продолговатое прозаичное лицо сержанта Беттса, которого Рэмпоул помнил по делу о лондонском Тауэре. [14] За ним следовали двое в штатском, неся фотографическое и дактилоскопическое оборудование. Полисмен в униформе стоял позади Миллса, Бойда Мэнгена и девушки, которая была в гостиной. Она протиснулась сквозь группу и шагнула в комнату.
14
См. роман «Загадка безумного шляпника».
— Бойд сказал, что вы хотели меня видеть, — заговорила девушка тихим, дрожащим голосом. — Но я настояла на том, чтобы поехать в «скорой помощи». Лучше поторопитесь, тетя Эрнестина. Они говорят, что он… уходит.
Она стянула перчатки, стараясь выглядеть решительной, но это ей не удавалось. Подобные властные манеры свойственны перешагнувшим двадцатилетний рубеж, но они являются результатом отсутствия опыта и противодействия. Золотистые волосы девушки были завиты за ушами. Квадратное скуластое лицо не отличалось красотой, но приковывало к себе внимание. Широкий рот с темно-красными губами контрастировал с мягкими карими глазами. Быстро оглядевшись, девушка отошла назад к Мэнгену, кутаясь в меховую шубку. Она явно пребывала на грани истерики.
— Пожалуйста, скажите поскорее, что вам от меня нужно! — вскрикнула девушка. — Неужели вы не понимаете, что он умирает? Тетя Эрнестина…
— Если эти джентльмены закончили со мной, — спокойно сказала женщина, — я ухожу.
Она внезапно стала покорной, но в этой покорности ощущался вызов. Обе женщины искоса посмотрели друг на друга — в глазах Розетт Гримо мелькнуло беспокойство. Хэдли молчал, словно на очной ставке между двумя подозреваемыми в Скотленд-Ярде.
— Мистер Мэнген, — заговорил он наконец, — пожалуйста, отведите мисс Гримо в комнату мистера Миллса в конце холла. Благодарю вас. Мы вскоре к вам присоединимся. Одну секунду, мистер Миллс… Беттс!