Три измерения времени
Шрифт:
– Да, ты понял верно. Ничем, – коротко ответил Отшельник. – Мы – люди, и этим все сказано.
– Но человек так мал в сравнении с временем…
– И с пространством, – подтвердил просветленный. – Вчера я смотрел на небо и увидел скопление из четырехсот галактик в созвездии Северная Корона. Ты представляешь себе хотя бы одну галактику, Василий?
– Ну, если только смотреть издалека, – ответил Звягин.
– То-то и оно, – сказал учитель. – А ведь вникать нужно изнутри. И когда-то мы вникнем. Я побываю в каждой из этих галактик, у каждой звезды – и мои
– Почему именно пять? – спросил Звягин.
– Мой преобразователь ускоряет время в миллиард раз и позволяет преодолеть миллиард лет за год. Вселенной сейчас пять миллиардов лет. Стало быть, за пять лет ты сделаешь полный круг и окажешься там, где нужно.
– А кривизна Вселенной?
– Все учтено, Василий. Ведь кривизна – это в какой-то степени и есть время. Главное – остановиться вовремя. И не замерзнуть по дороге. В межмировых пространствах слишком холодно.
– Но, учитель, я все-таки не понимаю… Как я встречу ту самую Машу, если попаду в свой мир? Ведь там я – а мне говорили, что человек не может встретить в мире самого себя.
– Да, пространство этого не выдержит, – подтвердил Отшельник. – Но, пройдя Вселенную насквозь, ты изменишь ее и себя. Сделаешься тоньше дыма ладана и в конце пути станешь самим собой.
Отшельник не провожал Василия в дальний путь. Дав ему последние наставления, он отправился по своим делам. Прощалась со Звягиным только Лия.
– Жаль, что я никогда не узнаю, нашел ли ты свое счастье, – тихо сказала она. – Мне было бы очень интересно.
– Может быть, я найду способ дать тебе знать? – спросил Василий.
– Не исключено, – кивнула Лия. – Времени у нас много.
– А ты, если вдруг встретишь инквизитора Пантелея Григорьевича, – передай ему от меня привет. Хорошо?
– Хорошо, – улыбнулась Лия. – Правда, я редко забредаю в такие мрачные места. Разве что в период меланхолии.
– Ну, прощай, – вздохнул Василий. – Надо трогаться.
– Как же ты в такой дальний путь без еды, без одежды? Может быть, я соберу тебе орехов, наварю земляничного варенья?
Звягин покачал головой.
– Отшельник сказал, еда мне не понадобится. Большую часть пути я проведу в медитации, чтобы не замерзнуть совсем. Лишь иногда вынырну в реальный мир – подышать, согреться. А потом – опять в тьму и холод. Я ведь должен измениться и сам.
– А ты умеешь задерживать дыхание на месяц и не питаться годами?
– Отшельник дал мне благословение. Думаю, что теперь я смогу преодолеть путь.
– Тогда – удачи!
Лия притянула Василия к себе и поцеловала. Как сестра. И все-таки не совсем как сестра.
Пять лет в морозном тумане, там, где не светит солнце и не указывают путь звезды, где не журчат ручьи и не поют птицы, а лишь шуршат складки сухого, безжалостного времени, тянулись бесконечно. Лишь раз в месяц Василий разжимал пальцы, стискивающие жезл, и вываливался в обычные измерения, где время текло медленно или быстро, где тело вновь ощущало тепло, где можно было сделать глоток воды, а иногда – съесть ягоду или какой-нибудь зеленый листочек – если только вокруг не царила выжженная солнцем пустыня. Когда зелени вокруг не было, а солнце безжалостно палило над головой, Звягин ложился на потрескавшуюся землю, раскинув руки, и впитывал тепло и солнечный свет.
Даже небольшой ветерок шатал Василия, а в снежном буране его пытались поднять к самому небу маленькие злые смерчи. Но и в буране, и на заснеженных равнинах было теплее, чем в межмировых холодных пространствах.
Звягин таял, но и жезл, данный ему просветленным, становился все легче – он тратил свою массу и энергию на перемещение. Если бы пальцы Звягина сохранили прежнюю силу, они сломали, искрошили бы жезл после первого года пути. Но он ослабел и даже самые легкие ягоды не поднимал ко рту, а опускался, чтобы сорвать их ртом. Да и есть хотелось все меньше…
Спустя месяцы пути Василий начал забывать звездное небо и земляничные поляны, сладость сахара и запах моря. Законы физики он давно забыл, да и русский язык, если на то пошло, тоже. Впрочем, общаться с людьми, которых он встречал на пути, ему совсем не хотелось. Он помнил лишь, что должен дойти до конца – и встретить Машу. Ее он помнил, но думал о девушке отстраненно – все силы были отданы пути.
Сколько пройдено и сколько осталось, Василий знал всегда. После того как миновало два с половиной года, стало гораздо легче – ведь теперь он приближался к Маше, а не удалялся от нее по поверхности искривленной в чужих измерениях Вселенной. Но вехи этого пути практически не различались – слишком мало человеческого осталось в том, кто был Василием Звягиным.
Когда жезл истаял до конца, а сам Звягин остался лишь мыслью, проблеском сознания, он увидел и почувствовал, что путь пройден, – и вновь стал человеком.
Маша шла по весенней улице, уверенно стуча каблучками по асфальту. Цвела акация, на город опустилась жара, но ее пока можно было терпеть.
Худой, даже изможденный молодой мужчина, сидевший в прострации на скамейке рядом с фонтаном, увидев Машу, вскочил и бросился ей навстречу. Девушка испугалась, но не попыталась убежать. Да и зачем бежать – кругом люди. Если молодой человек хочет попросить у нее денег, значит, она неплохо выглядит. Своего рода комплимент. Обидеть ее прямо на улице он не сможет.
– Маша! Наконец я нашел тебя, Маша! – заявил мужчина, пристально вглядываясь в ее глаза. – Но я тебя совсем не помню.
– Как же вы можете меня помнить, когда мы незнакомы? – участливо, без раздражения спросила девушка. При ближайшем рассмотрении мужчина ей неожиданно понравился – взгляд у него был не безумным и даже не грустным, но очень понимающим.
– Я Звягин, Маша. Василий Звягин.
Маша вгляделась в мужчину пристальнее. Как у него горят глаза! И симпатичный… Однако имя и фамилия ей ничего не говорили.