Три капитана
Шрифт:
– А посуда …
– Посуда подождёт. Итак, пьеса в двух действиях, без пролога, но с эпилогом. Место первого действия – некая чужая страна, место второго и эпилога – наш город. Время действия – сентябрь восемьдесят восьмого и июнь девяносто первого соответственно.
Он ткнул окурок в пепельницу и тут же взял новую сигарету.
– Действующие лица. Одна сторона – некий капитан советской армии, при котором два русских солдата. Один из них, правда, белорус, радист, а второй еврей. При нём же полтора десятка местных бойцов с двумя офицерами –
– Родной мой, ты очень волнуешься. Может, не надо?
– Не перебивай. Другая сторона – советский подполковник, замнач политотдела дивизии с лейтенантом-переводчиком и двумя местными коллегами, джаг тураном и джаграном[15].
Занятие – у подполковника грабёж и насилие, у джаг турана и джаграна – содействие, у переводчика – интеллигентское трусливое хихиканье. И обе стороны столкнулись в одном … э-э-э … маленьком населённом пункте. Причём первая сторона пришла туда часа на два позже другой. И ещё на подходе поняла по звукам, что происходит что-то неладное. И вошла очень … м-м-м … эффектно.
Выслушав старосту, Сергей показал рукой и скомандовал:
– Взять их!
Турин[16] понял его по жесту и, не дожидаясь перевода, отдал команду. Несколько солдат бросились к растерянной четвёрке и отобрали оружие.
– Ты что, капитан, совсем очумел? – Заорал подполковник, багровея. – На свободе ходить надоело?
Унимая слепящее бешенство, Сергей несколько раз глубоко вздохнул. Выискал глазами подходящую глухую стену. Нашёл.
– Отведите их к той стене.
Подполковник дёрнулся было, но солдат схватил его за плечо и отшвырнул к стене так, что тот еле удержался на ногах. Остальные трое пошли сами, лейтенант-переводчик заплакал.
– Капитан, ты своих предаёшь ради этих дикарей. Надо ведь справедливо, я могу и извиниться, если в чём-то неправ. – Подполковник явно терял гонор.
Сергей посмотрел ему в глаза.
– Насилие над мирным населением в зоне боевых действий карается смертью. Не доводилось слышать?
– Ну так суд…
– Решение принимает старший офицер из числа находящихся на месте. То есть я, капитан Кутузов. Ранги виновных не учитываются.
Староста заговорил, с искренним уважением поклонившись Сергею. Переводчик встал с Сергеем рядом.
– Он говорит, что не хочет быть невежливым с вашей армией. Он говорит, что лучше бы вы взяли своих с собой, а наших оставили им. – И добавил явно от себя: – Он боится неприятностей.
– Скажите ему, что не могу их делить. Или я забираю всех, или всех оставляю здесь. Вернее, забираю их тела.
Староста долго совещался с группой мужчин, потом повернулся к Сергею.
– Он говорит, – бесстрастный голос переводчика, – что они просят забрать всех их с собой. И ещё он говорит, что мальчишка, – кивок в сторону лейтенанта, – не сделал ничего плохого.
– Хорошо. Он повернулся к радисту. Вызывай вертолёт с конвоем.
Он принял решение. Вертолёт прилетит примерно через час, он успеет написать рапорт. А потом его отряд пойдёт дальше.
Сергей встал и прошёлся по комнате.
– А потом я встретил его в разведуправлении округа, отвозил из полка разные документы. Он был уже полковником и шёл мне навстречу по коридору в окружении свиты из штабных.
Сергей не был настолько наивен, что бы ждать для подонка сурового наказания, но был уверен, что того, как минимум, вышибут из армии. А уж повышение в звании …
Полковник увидел Сергея, на мгновение смутился, но тут же просиял:
– А, принципиальный капитан! Рад встретить! Это же, – повернулся он к свите, – мой боевой товарищ!
Он пошёл к Сергею, протягивая руку.
И Сергей закатил ему хлёсткую пощёчину.
Его тут же схватили несколько рук. Он не сопротивлялся, а смотрел полковнику в глаза. Тот, держась, за щёку, взревел:
– Ах ты, мерзавец! Ну, держись!
Он шагнул вперёд и замахнулся. Сергей опёрся спиной на держащих его и ударил полковника ногой в живот. С холодным удовлетворением увидел, что на пол попадали сразу несколько человек.
– Около меня долго суетилась военная прокуратура, но все боялись скандала. В итоге мне предложили написать рапорт. И я написал. Не потому что боялся, а потому, что мне было противно.
Саша взяла его за руку.
– Знаешь, ничего не могу сказать. Только одно – я с тобой. Всегда.
– Девочка моя, в этой истории есть одно очень хорошее. Если бы я остался в армии, я бы не встретил тебя. – И он очень серьёзно посмотрел на неё.
Они ехали в такси, когда Сергей сказал, перебирая Сашины пальцы:
– Я думал встретить тебя завтра после занятий, но не получится. Но вечером мы увидимся. Будь в семь часов на троллейбусной остановке у Румянцевского сада, жди ровно пятнадцать минут. Возможно, к тебе подойдёт человек и передаст для меня записку. Через пятнадцать минут сразу иди домой, я буду тебе звонить. Хорошо?
– Слушаюсь, мой капитан!
Пятница, 1 сентября
Прокурор еле сдерживался, когда швырнул газету перед Левицкой.
– И что прикажете говорить на Лесном[17]? Отвечайте!
Левицкая развернула газету. На второй странице крупный заголовок: «Преступления бывают не только интернациональные, но и интертемпоральные». Сразу бросились в глаза три фотографии, на всех трёх фигурировала она. На одной она стояла под руку с недавним журналистом на веранде, похоже, ресторана, на другой – разговаривала с ним же, склонившимся над её столом. А на третьей … На третьей она растерянно смотрела на зрителя, а за её спиной был песчаный пейзаж, по которому ехал отряд воинов в бурнусах, вооружённых луками и копьями.