Три карата в одни руки (сборник фельетонов)
Шрифт:
А снимать перед глупой теткой шляпу ветерану казалось и постыдным, и унизительным.
Но была еще очередь. И стояли в ней люди. Не за хлебом стояли насущным, не за молоком для младенцев — за лакомством. За лакомством, в котором, между нами говоря, и питания-то ноль-ноль процентов, а остальное вода. И было того лакомства навалом, хватало на всех.
А очередь осуждающе молчала. Но молчанием своим осуждала не ретивую продавщицу и не глупую тетку. Потому что, когда какой-то сердобольный мужчина сказал: «Ладно уж, становись за мной», — на него зашикали, замахали, заобижались. А кто-то проницательно
— Ишь, за собой становит! А ты поставь впереди!
И сердобольный умолк. На то, чтобы поставить впереди, сердобольности его уже не хватило.
Короче, арбуза 3. так и не купил. Но случай этот столь его задел, что он ходил жаловаться к директору магазина и даже выше — в городской плодоовощторг. И там ему, конечно, сказали, что арбуз мы вам, мол, достанем, а что до продавщицы, то с ней проведут надлежащую разъяснительную работу. И вывесок о том, что инвалидам войны можно вне очереди, наделаем покрасивее да побольше.
Меры, наверное, достаточные, но я вообще не хочу говорить про овощторг. Я про вывески, вернее, против вывесок. И не потому, что жаль на них денег. А потому, что не с вывески, а из глубин наших сердец должно идти святое правило: для инвалидов войны уже сегодня, сию секунду не должно существовать никаких очередей. В конце концов, они свое сполна отстояли еще тогда, когда выстояли.
История болезни
В надлежащем месте этого фельетона будут приведены отдельные отрицательные факты. Однако начать его хотелось бы с чего-нибудь жизнеутверждающего.
Ну, скажем, так: у одного одессита, назовем его К., внезапно расшалился аппендицит. Разумеется, К. стало худо. Так худо, что хуже и не бывает. Или бывает, но редко.
По всем объективным показателям К. можно было бы смело впадать в забытье. Так на его месте, полагаю, и поступил бы любой москвич, киевлянин или архангелогородец. Но дело было в Одессе. Поэтому К., сохраняя присутствие духа, сказал жене:
— Милая, ты знаешь, где лежит моя «заначка»?
— Откуда же мне знать?
— Нехорошо, дорогая! Некрасиво обманывать мужа, который одной ногой помахивает над бездной вечности. За годы нашей жизни ты отлично изучила, куда я прячу от тебя заветную десятку. А?
— Да, ты прав. Извини меня.
— Я прощаю тебя… А теперь возьми эту десятку и разменяй в табачном киоске рублями. И поторопись, потому что мне пора на операционный стол.
— Ты хочешь подъехать к столу на такси?
— Нет, я уже вызвал «скорую».
— А-а, понимаю. Ты намерен сразу же оплатить свою операцию?
— Дорогая, ты рассуждаешь так нелогично, будто ты уже овдовела. Ну, прикинь, разве с одной «заначки» оплатишь работу хирурга, его ассистентов, анестезиолога?.. Здравоохранение у нас совершенно бесплатно, и хоть сам профессор меня режь, все равно нам это не будет стоить ни копейки.
— Но тогда объясни…
— Охотно. Но сначала разменяй десятку…
К сожалению, объяснить свое странное желание больной не успел. Жена вернулась, когда его уже выносили широкоплечие санитары.
— Теперь ты можешь быть спокойна, — заверил К. жену, пряча рубли в карман.
И действительно, дальше все шло как по маслу. Правда, когда карета «скорой» въехала во двор Одесской городской
В моральном смысле на столе было и вовсе хорошо. Во-первых, потому, что врачи без всякого «ку-ку» сразу же взялись за дело. А во-вторых, предусмотрительный К. пересилил боль и спросил у анестезиолога:
— Простите за назойливость, но вы, надеюсь, мастер своего дела?
— Не волнуйтесь, больной, все будет хорошо. Вы проснетесь много часов спустя, когда все ваши беды останутся позади.
— М-м… Мне бы не хотелось, чтобы все осталось позади. Кое-что хотелось бы проконтролировать лично… В общем, вы не смогли бы сделать так, чтобы сразу после операции я проснулся… ну, минутки на две?.. Умоляю!
И действительно, пары минут послеоперационного просветления К. хватило, чтобы полушепотом пробормотать: «Ку-ку!» В считанные мгновения появилась коляска на резиновом ходу, зашуршали рубли, и больной почил в палате.
С тех пор К. быстро пошел на поправку. И прежде всего потому, что не забывал покрикивать «ку-ку». Скажем, назначит врач укол на двенадцать ноль-ноль, а колоть некому. Или шприц сломался. Тогда с койки К. доносится призывное «ку-ку», и сразу появляется медсестра, исправляется шприц, шуршит рубль, болезнь отступает…
Правда, был-таки один неприятный период — это когда «заначка» кончилась. Тут-то К. и пришлось помаяться. Приходилось подолгу ждать всего: укола, термометра, стакана воды, а также того продолговатого фаянсового предмета, ждать который лежачему больному бывает особенно невыносимо. Но потом жена сбегала на угол к табачному киоску, и в доставке стаканов, термометров и суден наладилась прежняя оперативность.
А две недели спустя выздоровевший К. пил чай дома, и на этом мы с сожалением прощаемся с жизнеутверждающим эпизодом из истории болезни. Нет, не одессита К., а городской клинической больницы № 1, историю которой в Одессе не без оснований называют историей затянувшейся болезни.
Странным контрастом смотрится это учреждение на фоне прочих нормальных больниц и госпиталей! Да и внутри его странно совмещается несовместимое.
Например, в больнице острый дефицит копеечных термометров — а во дворе валяются баллистокардиограф, пламенные фотометры, рентгенаппарат и прочая премудрая техника едва ли не на сотню тысяч рублей.
Казалось бы, титанические усилия прилагаются для того, чтобы отремонтировать наконец санитарный блок. Оно ведь и в самом деле нехорошо, что поступающим больным лишь вытирают влажной тряпкой ноги, а прочих отпускают на субботу — воскресенье домой — не столько на побывку, сколько на помывку. Неприлично, негигиенично… А вот кабинет главврача с персональной комнатой отдыха и полным комплектом санитарно-гигиенических приспособлений был отремонтирован в кратчайшие сроки и на высоком уровне качества.