Три комнаты на Манхаттане
Шрифт:
В лавке полуподвального этажа китаец гладил белье при ярком свете…
Занавески в клеточку на окнах итальянского ресторана…
— Поднимайся!
Он шел за ней, такой спокойный и холодный, что она ощутила дрожь в затылке. Он открыл дверь.
У него был вид, будто он собирается вершить правосудие.
— Ты можешь ложиться.
— А ты?
Он? В самом деле, что же он будет делать? Проскользнув за занавеску, он прислонился лбом к оконному стеклу, слышал, как она ходит по комнате, различил
Наконец он возник перед ней и стал разглядывать ее так напряженно, что не дрогнул ни один мускул на лице.
Он прошептал одними губами:
— Ты…
Потом повторял, повышая каждый раз голос, и в конце концов перешел на отчаянный крик:
— Ты!.. Ты!.. Ты!..
Его кулак повис в воздухе. Может быть, через мгновение он смог бы взять себя в руки.
— Ты!
Голос его стал хриплым, кулак обрушился всей своей тяжестью, ударяя ее по лицу, один раз, два раза, три раза…
Вплоть до того момента, пока он не выдохся и не рухнул на нее, рыдая и прося прощения.
И она произнесла голосом, который, казалось, доносился откуда-то издалека, в то время как их соленые слезы смешивались на губах:
— Ах ты бедняга, дорогой мой…
Глава 6
Они встали очень рано, сами того не зная. Им казалось, что они спали целую вечность. На часы они и не подумали взглянуть. Кэй, раздвигая занавески, воскликнула:
— Поди посмотри, Франсуа!
Впервые с тех пор, как он живет в этой комнате, он увидел маленького еврея-портного не сидящим на большом столе, поджав под себя ноги, а как все люди тот сидел на стуле, старом, плетенном из соломы, который, наверное, вывез откуда-нибудь из своей Польши или Украины. Облокотившись о стол, он макал толстые ломти хлеба в фаянсовую миску с цветочками и мирно смотрел перед собой.
Над его головой еще горела электрическая лампочка, которую он по вечерам подтягивал железной проволокой за мягкий провод так, чтобы она висела прямо над его рабочим местом.
Ел он неторопливо, торжественно, уставившись в стенку, где висели ножницы и выкройки из больших кусков серой плотной бумаги.
Кэй сказала:
— Это мой друг. Я хотела бы сделать ему что-нибудь приятное.
Это оттого, что они чувствовали себя счастливыми.
— А ты знаешь, что еще нет семи…
И тем не менее они не ощущали никакой усталости, ничего, кроме огромного и глубокого блаженства, которое вызывало у них улыбку по самым пустяковым поводам.
Глядя на нее, пока она одевалась и наливала в кофейник кипящую воду, он размышлял вслух:
— Явно кто-то был вчера вечером у твоей подруги, поскольку мы видели там свет.
— Джесси никак не могла вернуться, это просто невероятно.
— Ты, наверное, была бы рада вернуть свои вещи, не так ли?
Она не решилась пока еще принимать то, что — она чувствовала — было всего лишь широким, великодушным жестом.
— Послушай, — продолжал он. — Я тебя провожу. Ты поднимешься, а я подожду внизу.
— Ты думаешь?
Он знал, что Кэй опасалась встретить там Энрико или Роналда, как фамильярно она называла мужа своей подруги.
— Обязательно сходим.
Они направились туда так рано, что совершенно не узнавали улицы.
Конечно, они оба проходили здесь не раз ранним утром, но тогда они не были вместе. У них, бродивших столько времени ночью по тротуарам и барам, складывалось впечатление, что они отмывают душу утренней свежестью еще толком не проснувшегося города, который совершал свой туалет.
— Видишь. Открыто окно. Поднимись. А я подожду здесь.
— Я предпочла бы, чтобы ты пошел со мной, Франсуа. Ты не против?
Они стали подниматься по лестнице, которая была чистой, но без роскоши, такая, какие обычно бывают в домах среднего достатка. Перед некоторыми дверьми лежали коврики, и служанка на третьем этаже натирала медную ручку, отчего вздрагивала ее грудь, подобная застывшему желе.
Он догадывался, что Кэй немного побаивается, ему же все казалось простым и ясным, как этот дом, совершенно обычный, благопристойный, без всяких тайн.
Она позвонила, и ее губы слегка дрожали, когда она смотрела на него, и чтобы чувствовать себя увереннее, она поспешно сжала его запястье.
Никакого ответа не последовало на ее звонок, который прозвучал в пустоте.
— Сколько сейчас времени?
— Девять часов.
— Ты позволишь?
Она позвонила в соседнюю дверь, и мужчина лет шестидесяти, в стеганом халате, с растрепанными волосами вокруг розовой лысины, открыл с книгой в руке. Он должен был немного наклонять голову, чтобы смотреть поверх очков.
— Смотрите-ка! Это вы, барышня. Я так и думал, что вы зайдете со дня на день. Удалось ли Энрико с вами связаться? Он приходил вчера вечером.
Спросил меня, не оставили ли вы своего нового адреса. Я так понял, что в квартире остались какие-то вещи, которые он хотел бы вам вручить.
— Благодарю вас, господин Брюс. Извините, что я вас побеспокоила. Мне нужно было убедиться, что приходил именно он.
— Есть ли новости от вашей подруги?
Как все это было банально, обыденно.
— Я не знаю, как так получилось, что у Энрико оказался ключ, сказала она, когда они с Комбом вышли на улицу. — Или, пожалуй, догадываюсь. Видишь ли, поначалу, когда ее муж получил пост в Панаме и она обнаружила, что ей не подходит климат, Джесси поселилась в Бронксе.