Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь
Шрифт:
К чему об этом думать? Закончив работу, она перекусила нитку. Юбка, которую она надевала каждый вечер уже три года подряд, изрядно пообносилась и долго не протянет. Красный цвет юбки при свете дня казался погасшим. Эмиль внизу делал ей какие-то знаки, которые она не могла понять, и, приоткрыв дверь, спросила:
– Чего ты хочешь?
Приложив палец к губам, он приглашал ее спуститься и не шуметь.
Ему было семнадцать лет, но он был настолько маленьким и тщедушным, что ему можно было дать пятнадцать, и все обращались с ним как с мальчиком. Он помогал мсье Леону делать закупки во второй половине дня, затем прыгал от машины к машине, подсовывая под «дворники» рекламные проспекты, прославляющие «Монико».
Вечером и ночью до четырех утра, утопая в слишком большой для него униформе, он стоял перед входом, открывая дверцы автомобилей и сопровождая посетителей в кабаре.
В данный момент он торчал у небольшого круглого отверстия, проделанного в двери, выходящей в зал. В него было видно, что там происходит.
Селита пропустила начало, но совсем немного, судя по тому, что она услышала. Обе уборщицы продолжали работать. В центре помещения, освещенного дневным светом, стояла молоденькая девушка с перепуганным видом. Глядя на нее, никогда не подумаешь, что она может оказаться здесь, в кабаре. Она была бы уместнее в толпе любопытных, восхищающихся брачной церемонией.
Мсье Леон, без пиджака, в рубашке с засученными рукавами, стоял, прислонившись к стойке, и внимательно разглядывал гостью тяжелым и медленным взглядом.
– Кто тебя сюда прислал?
– Никто, мсье. Я пришла сама.
Эмиль слегка подтолкнул локтем Селиту, предлагая стать рядом с ним у отверстия в двери. Ее близость заметно волновала его.
– Ты сказала, что из Бержерака?
– Да, мсье.
– Это в Бержераке ты услышала о «Монико»?
– Нет. Я попала сюда к вам не сразу.
Одета девушка была очень просто: скромное черное платье, красная шляпка и белые нитяные перчатки; в таких обычно ходят в церковь.
– Расскажи подробнее.
– Что я должна рассказать?
– Где ты была, прежде чем добралась до нас.
– Сначала в Тулузе, где есть кабаре «Голубая мельница».
– Знаю. Ты там работала?
– Нет.
– Почему?
Она замешкалась с ответом, покраснела, стала нервно вертеть в руках черную, покрытую лаком сумочку, которая казалась совсем новенькой и никак не вязалась с ее одеждой.
– Они меня не приняли.
– А ты не врешь, утверждая, что тебе девятнадцать лет?
– Я могу показать документы.
Пальцами, неловкими из-за лихорадочной поспешности, она с трудом открыла сумочку, к которой еще явно не привыкла, и протянула хозяину свое удостоверение личности. Мсье Леон прочел вполголоса:
– Мадо Леруа, родилась тринадцатого мая…
– Вот видите.
– Вижу. Ну а после Тулузы?
– Я села в поезд и отправилась в Марсель, где проработала одну неделю служанкой в баре.
– В каком баре?
– У Фредди.
– Ты спала с Фредди?
Эмиль снова толкнул локтем Селиту, ибо мсье Леон все больше смахивал на кота, играющего с мышью.
– Как вы догадались?
– Я знаю Фредди. А до того?
– Что вы хотите сказать?
– Сколько у тебя было мужчин?
Чувствовалось, что она отвечает совершенно искренне:
– Двое.
Селита почувствовала, что плечо Эмиля упирается в ее грудь, но не отодвинулась:
– Это Фредди тебе рассказал обо мне?
– Нет. Один из посетителей. А так как я уехала из Бержерака, чтобы заниматься стриптизом…
– Почему?
Сбитая с толку вопросом, она не знала что отвечать.
– Ты, наверное, вообразила, что это совсем нетрудно?
– Я думаю, что смогла бы…
– Когда ты приехала в Канн?
– Сегодня утром, ночным поездом. Я уже приходила в одиннадцать, но двери были закрыты. Я сняла комнату совсем рядом, в отеле де Ля Пост.
– Сними платье.
– Прямо сейчас?
Он только пожал плечами. Новенькая посмотрела с беспокойством на двух женщин, которые, казалось, не обращали на нее никакого внимания.
– Ну что же ты ждешь?
– Ничего.
Она наконец решилась, поставив сперва на стол свою сумочку. Ей удалось изобразить на губах улыбку, и медленно, не сводя глаз с мсье Леона, стала снимать свое черное платье через голову так, как она раздевалась бы в своей спальне.
– Через голову снимать не следует, лучше его спустить вниз. Женщина с задранными руками и лицом, скрытом в платье, – зрелище отталкивающее.
– Я не знала.
– Будешь теперь знать.
– Комбинацию тоже снимать?
Эмиль плотнее прижался к Селите, вроде бы для того, чтобы лучше все увидеть, а она сделала вид, будто не заметила его уловки.
Комбинация упала к ногам девушки. На ней оставались только бюстгальтер и маленькие трусики. Ее обнаженное тело выглядело белым как мел в красноватом полумраке ночного заведения. Это раздевание среди бела дня, когда через открытое окно доносился шум оживленной улицы, обретало какой-то непристойный вид. Селита почувствовала, что ей стыдно.
– Ты не бреешь волосы под мышками?
– А это нужно?
– Конечно же, черт побери! Ну а теперь продемонстрируй свою грудь.
Кончики ее грудей были светло-розовые и казались гладко отполированными.
Тяжело опершись о стойку, мсье Леон имел вид скорее конноторговца, чем похотливого любителя голых женщин. Но Селита все же пробормотала:
– Какая свинья!
И она тут же отодвинулась немного от Эмиля, который, смутившись, не мог больше смотреть в зал так же увлеченно, как это делал до того.
– ТЫ можешь одеться.