Три короба правды, или Дочь уксусника
Шрифт:
Когда первый шум в голове прошел, Фаберовский встал и, нетвердо держась на ногах, проследовал в гостиную, где завалился прямо на диван. Здесь было сравнительно тихо, основной тарарам продолжался в соседней комнате, где располагалась столовая академика. Минут через десять Фаберовский окончательно пришел в себя и отправился на разведку.
Сперва он заглянул в кабинет к академику. «Здесь побывал наш Атилла», — подумал он. Около стола горой лежали фотокарточки, выдранные из рамок, сами рамки были аккуратно разложены по размеру на зеленом сукне, а в некоторые уже въехали новые жильцы. В одну из них была вставлена
В столовой был накрыт большой круглый стол с белоснежной накрахмаленной скатертью, украшенный вазой с букетом перевитых ленточками еловых лап. Рядом с Артемием Ивановичем, что-то колдовавшим над большим блюдом, сидел Полкан и пускал слюну. Завидев поляка, Артемий Иванович с быстротой молнии закрыл свое творение углом скатерти, обнажив соломенную подстилку под нею.
— А теперь мое чудо, Степан! — торжественно объявил Владимиров и откинул край скатерти. — Шестикрылый серафим-с. Луиза от Веберов целый таз этого добра принесла. Вот только ни одной ноги, все нищие поели. Одна была, так я ее Полкану отдал, что за гусь с одной ногой!
— Гусь! Натуральный гусь! — вскрикнул Фаберовский.
На противни лежал золотисто-коричневый, сложенный из кусков «гусь» с шестью крыльями и тремя шеями.
— Не то, что в Якутске гуси, — с гордостью сказал Артемий Иванович, любовно осматривая свое создание. — То были дикие, один шкелет с перьями, а тут тебе и луцкий, и бежецкий, и вот от индюшки крылышко. Завтра после службы разговеемся.
Луиза Ивановна отнесла «гуся» на кухню и принесла поднос с булочками из кондитерской — расчетливые немцы раздавали их нищим, так как знали, что уже вечером их никто не купит, всем будет некогда. Теперь все было готово к праздничной трапезе. На столе стояло четыре прибора — по требованию Артемия Ивановича для четности был поставлен еще один, пустой, — как он объяснил, это лучше, чем приглашать нищенку, тем более что ее уже пригласил старший дворник Савва Ерофеич. Кроме положенных по случаю Рождества кутьи из размоченных зерен и компота, первым делом на стол была подана закуска.
— Ну, я, как единственное кроме Полкана православное существо среди здешних нехристей, сажусь во главу, — сказал Артемий Иванович. — Ваши басурманские праздники прошли уже, так что теперь ухаживайте за мною.
Он подошел к своему месту, взялся за спинку стула и неожиданно для всех запел: «Рождество Твое, Христе Боже наш». Поляк с Луизой тоже из уважения к сотрапезнику встали. На глаза Артемия Ивановича навернулись слезы. Ему припомнилось, как в детстве, в родительском доме во Пскове, вот так же всей семьей вставали они в сочельник после возвращения из церкви и пели перед началом трапезы этот тропарь и рождественский кондак.
— Пойду, отпущу пиявок на свободу, — сказал он, утирая слезу рукавом. — Там у академика в банках их страсть, как много.
Он взял в кабинете у Кобелевского две большие стеклянные банки с черными пиявками и направился в сортир. Там он вылил содержимое в клозетную чашку и спустил воду. Когда он вернулся, Луиза воодушевлено объясняла Фаберовскому:
— Сначала ко мне посватался Вилли, это был мой первый любофь. Но герр Шульц сказал, что Вилли слишком юнг, есть и старший
— Герр Шульц, продукция чад и мебели, — сказал поляк, потрясенный списком. — А дочери у него были?
— Конечно. Хороший немецкий отец должен иметь дочери: Амалия, Эльза, Ева, Моника и Розалия. Герр Шульц сказал, что он сам женится на мне, и последние фосемь лет уже сам сватался ко мне.
— Я, Степан, обещал ей выдать ее за этого Шульца замуж, — сообщил Артемий Иванович. — Так что ты тоже в доле. Как, Луиза, готова замуж? А то мы тебя выдадим, а ты не пойдешь? Манерам ты хоть обучена? Плясать умеешь? Кренделя всякие выделывать можешь?
— Умею танцен унд вальсен. А кренделя лучше у Вебера в кондитерской покупать, там будет фкуснее.
— Тогда заводи музыку. У тебя есть какая-нибудь шарманка? У немцев завсегда какая-нибудь шарманка или орган имеется, — пояснил он поляку.
— У меня есть музыкальный шкатулка. Подарок герр Шульц в начале сватовства.
— Надо же, обратно не взял! — воскликнул Артемий Иванович. — Благородная колбаса!
— Герр Шульц очень благородный колбаса, — согласилась Луиза. — Сейчас принесу шкатулка.
Немка ушла и принесла из своей каморки большую деревянную шкатулку с ярко раскрашенной картинкой на крышке. Под крышкой оказался симпатичный домик-шале, из которого тут же выехали две фигурки — толстая девица в пышном платье и мужчина в зеленом камзоле и охотничьей шляпе с пером, которые под веселую тирольскую мелодию закружились в танце, потом вновь заехали в домик, а когда, наконец, опять появились из него, девица поклонилась своему кавалеру и отчетливо сказала: «Данке».
— Какое непотребство! — сказал Артемий Иванович. — Ну-ка, заведи еще разок, я в окошко в домике погляжу. Черт, темно, не видать ничего!
— Пора что-нибудь съесть, а потом пан Артемий спляшет с нашей панночкой, — сказал поляк, разомлевший от водки. — Как замуж ее выдадим, так всем пляскам конец. Знай только детей рожай.
Они отведали кутьи, съели селедку, и Луиза принесла грибной суп и пирожки с грибами, потом рулет с маком, знаменитые веберовские булочки, жареные на конопляном масле сочни, клюквенный кисель — подарок дворничихи, яблоки, орехи и конфеты. Когда есть стало уже невмоготу, Артемий Иванович навалил в вазу из-под фруктов булочек и поставил ее под стол для Полкана.
Луиза напомнила ему об обещании станцевать с ней. Артемий Иванович никогда плясать не умел, но настоянию Фаберовского последовал. Громко топая, он обпрыгал вокруг барышни и свалился в кресло, тяжело дыша.
— Танцен! Танцен! — пыталась взбодрить его Луиза, но он выдержал только еще один круг. Второй раз из кресла он встать уже не смог. Фаберовский оказался более крепок — его хватило аж на три завода музыкальной шкатулки.
Внезапно в дверь требовательно позвонили. Обожравшийся булочек Полкан виновато тявкнул, но тоже встать не смог. Луиза покраснела, и со словами «Ах, Александр Онуфриевич вернулись», бросилась в прихожую открывать.