Три легенды
Шрифт:
В тридцати шагах от них поле заканчивалось и начинались деревенские изгороди.
По всей деревне дружно лаяли собаки, почуяв чужака. Волк убежал, но ведьма знала, что он вернется, стоит только выйти за околицу.
Она постучала в окошко крайнего дома. Прохрипела:
– Есть кто, хозяева? – Язык ворочался с трудом.
Отдернулась занавеска, показалось женское лицо.
– Что надо? – глухо донеслось сквозь стекло.
– Еды.
– Сейчас, – занавеска вновь задернулась, но не плотно.
Заскрежетал отодвигаемый засов. Скрипнули ступени.
– Иди сюда, – окрикнули ведьму с крыльца. А она уже не могла двинуться. Руки, ноги будто стали чужими, отнялись. Веки склеились. Все звуки словно бы доносились с опозданием, слышались глухо и невнятно.
– Ну, что ты там? Померла?
Ведьма стала медленно клониться вперед. Краем сознания она понимала, что падает, и ничего не могла поделать.
– Я сплю, – сказала она, но слова заглохли еще в гортани. – Сплю, – повторила она мысленно и мешком повалилась на траву.
Очнулась она в доме. Открыла глаза и увидела низкий закопченый потолок. Он колыхался, таял, расплывался.
Все тело ныло: каждая мышца, каждое сухожилие. Пошевелиться было невозможно.
– Сколько прошло времени? – спросила она в пустоту. – Я давно здесь?
Ей никто не ответил. И ведьма вновь впала в забытье.
Ее разбудил стук.
– Хозяин? – негромко позвала она, вообразив, что это домовой гремит посудой на кухне.
Стук прекратился.
– Проснулась? – спросил заботливый женский голос. – Есть будешь?
– Буду, – отозвалась ведьма, все еще не совсем понимая, где находится.
– Сейчас…
Было тепло, мягко и сухо. Сладко пахло топленым молоком и свежим ржаным хлебом. Потрескивал огонь в печи. Где-то на улице драли глотки петухи, изредка лениво тявкали собаки.
Ведьма нежилась. Ей казалось, что она сейчас спит, что ей все сниться, а стоит только открыть глаза, как сон кончится. И снова возникнет лес, безграничный, холодный, сырой. Зверь, идущий по пятам…
Волк!
Она разом вспомнила все. Перепаханное поле. Схватку с волком. Деревенские дома. Изгороди. Окно. Горшок с цветущей геранью…
Она отбросила в сторону одеяло, села в кровати, осмотрелась.
Широкая светлая комната, низкий потолок. У противоположной стены еще одна кровать: аккуратно заправлена, застелена цветастым покрывалом, взбитые подушки сложены ровной горкой. Возле входной двери – большой шкаф. Рядом вешалка. На полу тряпичные дорожки. Дощатая перегородка, за ней виден угол кухни – дышащая жаром печь, умывальник над бадьей, полки, скамья… На всех подоконниках цветы: герань, мокрец, столетник. Сами окна наполовину задернуты чистыми льняными занавесками. А за занавесками, за окнами – утро…
– Сколько
– Третий день, – отозвалась женщина из-за перегородки.
– Я… спала?
– Как убитая.
– Все время?
– Пару раз просыпалась, – женщина вышла с кухни, вынесла на деревянном подносе кружку с молоком и большой ломоть хлеба, щедро намазанный янтарным медом, – но все равно ничего не понимала. Бормотала невесть что… Я уж было подумала, ты никогда в себя не придешь. Не оправишься… – Она поставила поднос на кровать, сказала: – Ешь.
Ведьма взяла хлеб, поднесла к лицу, вдохнула аромат. Улыбнулась.
– Как тебя зовут, хозяйка?
– Мира.
– Хорошее имя.
– А тебя?
– Меня?.. Ну… Я привыкла обходиться без имени.
– Но должна же я к тебе как-то обращаться.
– Зови меня Мамой.
– Мамой? – женщина покачала головой. – Нет. Лучше я буду звать тебя Странницей.
– А чем плоха Мама?
– Моя мама умерла.
Ведьма промолчала, не зная, что сказать. Принялась за еду.
Молоко было горячее и сладкое. Сверху плавала коричневая пенка.
– Вкусно!.. – сказала она, когда кружка опустела и хлеб был съеден до последней крошки. – Я не Странница. Зови меня ведьмой.
Женщина вздрогнула. Глянула искоса. Взяла поднос. Унесла его на кухню, спряталась за перегородкой.
– Не бойся меня, – сказала ведьма. – Я не сделаю тебе ничего плохого и скоро уйду.
Женщина на кухне гремела посудой.
– Не буду задерживаться… Я уйду сегодня. Сейчас же, – ведьма спустила ноги на пол. – Где моя одежда?
– Я хотела ее выстирать, но там было так много всего… – Мира вышла из-за перегородки, прислонилась к теплому боку печи, вытирая руки полотенцем.
– Ты ничего не трогала? – встревожилась ведьма.
– Нет. Подумала, что лучше пусть все останется на месте.
– Правильно.
– А ты настоящая ведьма? – осторожно справилась хозяйка.
– Настоящая?.. – переспросила ведьма и пожала плечами, не зная, что на это ответить. – Обычная…
– В соседней деревне тоже есть знахарка. Одна-единственная на всю округу – потому к ней лечиться отовсюду идут. Но только она обижается, когда ее ведьмой называют.
– Я не обижусь. Принеси мою одежду.
– Да, конечно. Сейчас.
Мира повесила полотенце на гвоздик, вбитый в стену, и вышла в сени. Через минуту она вернулась с ворохом одежды в руках.
– Тяжело. Как ты это носишь?.. – сказала она, положив тряпки на кровать.
– Привыкла.
Ведьма долго перебирала одежду, тщательно проверяя карманы: не выпало ли что, не пропало ли? Потом встала – ее мотнуло в сторону, – и начала одеваться. Мира наблюдала за ней.
– Ты устала, – констатировала она. – Тебе надо отдохнуть. Издалека идешь?
– Да.
– Останься.
– Нет. Мне надо идти. Дальше будет легче.
– У тебя есть еда?
– Нет.
– А деньги?