Три лилии Бурбонов
Шрифт:
Тем временем Перальта и не думал отказываться от своих прежних привычек. Он сорил деньгами, был страстным игроком и продолжал посещать бордели, которые держали лица, близкие ко двору, сочинив по этому поводу следующий сатирический стих:
Столь прилипчиво влиянье
непутёвого квартала,
что и кошка на фонтане
нечиста на лапы стала.
Но, самое главное, граф продолжал писать колкие эпиграммы на представителей высшей знати, не пощадив даже Филиппа IV и Оливареса, и таким образом приобрёл себе множество врагов. Фаворит короля приказал взять
Двойная мука мне в удел дана:
Когда молчу, я не в ладу с собою,
А между тем признание любое –
И новый риск, и старая вина.
Вот и сейчас угроза мне слышна:
Сулит мне кары враг, грозит бедою;
Он знает: права нет за правотою,
За всё я обречён платить сполна.
Мне суждено Фортуной своенравной
Принять в молчанье смерть и злой навет,
Коль право немо, истина бесправна.
Таков подлейший времени завет:
Сойди с ума, умри в борьбе неравной,
Но воли ни перу, ни слову нет.
Желая развеять печальные воспоминания о своих неудачных родах, Изабелла увлеклась театральными постановками.
Весной 1622 года в Аранхуэсе, где тогда находился двор, проводились бесконечные празднества, посвящённые семнадцатилетию Филиппа IV. А граф де Вильямедьяна решил устроить театральное представление в честь королевы. Во временном театре, воздвигнутом среди деревьев в «островном саду» и прекрасно украшенном, должна была состояться его комедия в стихах «La Gloria de Niquea» («Слава Никеи»), в которой Изабелла прославлялась как богиня красоты.
Была ночь, хрупкую театральную конструкцию из шёлка и холста ярко освещали восковые свечи. Весь двор собрался посмотреть представление, молодой король со своими братьями и сестрой сидел перед сценой, в то время как королева наблюдала за действиями актёров из комнаты за кулисами. Пролог был успешно прочитан, и зрители ожидали, когда поднимется занавес, закрывавший сцену, когда сзади раздался пронзительный вопль, а мгновение спустя длинный язык пламени лизнул драпировку перед сценой, и сразу же всё помещение охватил огонь. Толпа придворных в панике бросилась бежать, в то время как король ринулся вглубь сцены в поисках своей жены. Некоторое время он тщетно искал её в парке, окружавшем пылающее сооружение, пока, наконец, не увидел графа Вильямедьяну, в объятиях которого в полуобмороке лежала королева. Это происшествие стало приятным сюрпризом для тех, кто ненавидел Перальту, и вскоре разнёсся слух, что он намеренно поджёг театр, дабы хотя бы на мгновение заключить в свои объятия Изабеллу.
Вообще, данная история основана на ненадёжном свидетельстве всё той же графини д’Ольнуа, любительницы сплетен. Согласно испанским законам, к королеве мог прикасаться только её муж и некоторые из придворных дам, остальным же грозила за это смертная казнь. Так, когда в последующее царствование несколько дворян во время охоты спасли от неминуемой гибели государыню, которую едва не растоптала собственная лошадь, то они сами были вынуждены спасаться бегством за границу. Что же касается Перальты, то он благополучно прожил
Утром 21 августа 1622 года, находясь в Мадриде, Хуан де Тассис получил от духовника Бальтасара де Суньиги (дяди Оливареса) письмо с предупреждением, что его жизнь в опасности. Тем не менее, граф, как ни в чём не бывало, отправился в королевский дворец, где должен был состояться маскарад. Вскоре после наступления темноты он возвращался домой в карете своего друга Луиса де Аро, племянника Оливареса, когда из арки на улице Майор, напротив аллеи, ведущей к церкви Святого Гинеса, вышел мужчина в плаще с капюшоном, выпустивший в него стрелу из арбалета, которая пронзила ему грудь.
Выпрыгнув из кареты и выхватив меч, Вильямедьяна бросился на убийцу с криком:
– Дело сделано!
Но тут же замертво упал на дорогу.
Перальта был известен не только как блестящий придворный, но и прославился в литературных кругах как талантливый сатирик, поэтому его убийство, совершённое почти у дверей его собственного дома в центре столицы, вызвало широкий резонанс. Даже несмотря на то, что подобные происшествия на улицах Мадрида случались довольно часто. Говорили, что человеком, убившим графа, был некто Алонсо Матео, арбалетчик короля. К числу тех, кто верил, что к убийству Вильямедьяны был причастен Филипп IV, принадлежал и гениальный испанский драматург Лопе де Вега, который в ноябре 1622 года написал:
– Тот, кто нанёс смертельный удар Вильямедьяне, руководствовался приказом суверена.
По крайней мере, король приказал немедля прекратить следствие, и преступление это по сей день считается не раскрытым. При дворе же спорили только об одном: кто отдал распоряжение убить распутника — лично Филипп IV или граф-герцог. О причинах убийства выдвинуто много версий: либо король мстил за честь королевы (или любовницы), либо Оливарес попытался таким образом замять возможный «содомитский» скандал, либо убийц подослал кто-то из оскорблённых мужей-рогоносцев или опасавшихся разоблачения мужчин-любовников.
Самый знаменитый поэт того времени, Франсиско де Кеведо, написал на смерть графа Вильямедьяны стихи:
Оплачь его, изгнанница Астрея,
Он был недолгим гостем в жизни дольной;
Перо и речь он отдал мысли вольной
И, слову жизнь даря, играл своею.
. . . . . . . . . . . . .
Изабелла же после гибели своего единственного друга поняла, что она не так уж сильно любит мужа и что ненавидит Оливареса. С тех пор королева успешно избегала все ловушки графа-герцога, хотя пока не решалась вступить с ним в открытую борьбу.
Глава 4 АНГЛИЧАНЕ
Благодаря своей красоте, уму и душевному благородству Изабелла вскоре завоевала любовь гордых испанцев. Ею восхищались не только гранды, но и простой народ. Недаром её называли «Желанной». Как уже говорилось, она любила театр, принимала у себя поэтов и драматургов того времени, хорошо разбиралась в изобразительном искусстве и литературе.
Придворные не могли нахвалиться и любезным правом Филиппа IV. Никогда ещё испанский монарх не был так обходителен со своими подданными. Он нежно любит своих сестёр. Он искренний католик, но не святоша, как отец, и не жестокий тиран, как дед. При этом великолепно владеет собой. Никто не видел короля в гневе, но зато и никто не видел, чтобы он смеялся.