Три лилии Бурбонов
Шрифт:
Однако каковы бы ни были истинные намерения министров его покойного отца, Филипп IV, как и Оливарес, с его честолюбивыми претензиями на гегемонию Испании в Европе, не собирался выдавать сестру замуж за принца Уэльского. В то время как Лондоне думали, что дипломатическая осторожность Бристоля препятствует урегулирования этого дела.
По предложению испанского посла тридцатилетний герцог Бекингем, фаворит и главный министр короля Якова, отправил своего секретаря Эндимиона Портера, бывшего пажа Оливареса, в Мадрид с секретным приказом пообещать значительные уступки испанцам и намекнуть, что принц Уэльский сам может приехать за своей невестой. Портер, который не был дипломатом, встретился с Оливаресом в начале ноября 1622 года и прямо попросил заверений в том, что в обмен на обещанные уступки Испания немедленно даст согласие на брак и
– Я не понимаю, что Вы имеете в виду.
Узнав об этом, лорд Бристоль совсем пал духом. Ему не было известно, что Портер отвёз обратно в Лондон личное послание от Гондомара, вернувшегося в Испанию, Бекингему, в котором говорилось, что принцу Уэльскому необходимо самому приехать в Мадрид инкогнито и принудить дипломата действовать быстрее в ситуации, когда честь Англии поставлена под угрозу. Но если романтичный принц Карл почти сразу согласился на поездку в Испанию, то король Яков, по словам Хьюма, «плакал и пускал слюни, как испуганный младенец, когда «Малыш» (его сын) и «Стини» (его фаворит) вырвали у него… разрешение предпринять столь безрассудную авантюру».
Итак, «милые мальчики и отважные рыцари, достойные быть увековеченными в новых романах» (по выражению Якова I) отправились в путь в сопровождении лорда Коттингтона, секретаря принца, и Портера, хотя первый, который хорошо знал испанцев, был категорически против этого путешествия.
Через две недели, продвигаясь в среднем со скоростью шестьдесят миль в день через Францию и по ухабистым тропам Испании, маленький отряд уже был в дне пути от Мадрида. Вне себя от нетерпения, Карл пришпорил свою лощадь и, бросив свою свиту, вместе с Бекингемом поскакал вперёд.
Когда человек с саквояжем, назвавшийся Томасом Смитом, сбросил плащ и шляпу, Бристоль с удивлением узнал в нём красивого и наглого Джорджа Вильерса, герцога Бекингема. Однако, услышав, что принц Уэльский под именем Джона Смита ожидает на другой стороне тёмной улицы, посол пришёл в ужас. Присутствие наследника английского престола не могло быть скрыто в течение многих часов от сплетников Мадрида, поскольку курьеры из Парижа, где его узнали, следовали за ним по пятам. По мнению лорда, безоговорочно отдать такого человека, как принц Карл, в руки испанцев, которые, могли бы потребовать любые условия в качестве платы за его безопасное возвращение, было чистейшим безумием.
О подробностях визита Карла и Бекингема мы узнаём от английского писателя того времени Джеймса Хауэлла, который находился в Мадриде по делам, касающимся корабельных грузов:
– Милорд Бристоль в некотором изумлении отвёл его (то есть принца) в свои покои, где он немедленно потребовал перо и чернила и той же ночью отправил почту в Англию, чтобы сообщить Его Величеству, что менее чем за шестнадцать дней он благополучно прибыл ко двору Испании.
После серьёзного обсуждения в кабинете посла было решено немедленно послать за Гондомаром, у которого, как хорошо знал Бекингем, прибытие принца Уэльского не вызовет удивления. Было уже больше девяти часов вечера, когда тот вошёл в «дом с семью трубами», полный ликования по поводу успеха своей хитрой дипломатии, и вскоре после того уже оказался во дворце у дверей комнаты Оливареса, горя желанием первым сообщить фавориту о великом событии. Граф-герцог как раз ужинал, когда обычно сдержанный Гондомар, буквально, ворвался в его покои. Подняв глаза, Оливарес с удивлением произнёс:
– А, граф! Что привело Вас сюда в такой час? Вы выглядите таким весёлым, как будто у Вас в Мадриде сам король Англии.
– Если у нас нет короля, — усмехнулся Гондомар, - то у нас есть то, что ему не уступает, - принц Уэльский.
Тем не менее, фаворит был далёк от того, чтобы разделить восторг бывшего посла. Для него это известие означало беспокойство, опасность и затраты, ибо принца нужно было не только развлекать, но и каким-то образом избавиться от него, не женив на инфанте, и, по возможности, обойтись без войны с Англией. Граф-герцог поспешил с новостью в покои короля, и Филипп IV был ошеломлён не меньше своего первого министра, поскольку, несмотря на свой юный возраст, он полностью осознавал серьёзность ситуации. Тем не менее, в него уже успели вселить уверенность в том, что он является орудием Неба, предназначенным для восстановления главенства Испании над объединённым христианским миром. Когда Оливарес изложил ему все трудности,
– О Господи! Я клянусь Тебе распятым человеком и Богом, которому я поклоняюсь в Тебе, и на чьих стопах я скрепляю это обещание своими устами, что даже появление этого принца будет бессильно заставить меня уступить хотя бы в одном пункте в вопросе католической религии, не соответствующим тому, что Твой Викарий римский понтифик сможет одобрить, но даже если я потеряю все царства, которыми владею, по Твоей милости я не уступлю ни на йоту.
Затем, повернувшись к Оливаресу (который позже говорил, что это была одна из двух клятв, которые, насколько он знал, давал король), Филипп сказал ему, что они, тем не менее, должны выполнить обязанности гостеприимства и достойно принять Карла. Большую часть той ночи министр усердно трудился, разрабатывая не только план развлечений для принца, но и того, как избежать, не нанеся ему смертельного оскорбления, брака, которого он добивался. На следующий день в восемь часов утра в комнате графа-герцога во дворце состоялось совещание высших советников с Гондомаром и духовником короля по поводу визита наследника Якова I. В результате было решено, во-первых, «вознести публичные молитвы Богу в благодарность за это событие, и молиться о Его руководстве», а, во-вторых, поручить Гондомару разузнать у Бекингема и Коттингтона (который должен был прибыть в тот же день) насколько далеко можно зайти, «чтобы этот визит стал самым великим и знаменательным служением Церкви». Ещё нужно было уладить дюжину запутанных вопросов этикета, и Гондомар был занят весь день, носясь взад и вперёд между дворцом и «домом с семью трубами», но, в конце концов, было решено устроить так, чтобы Оливарес как бы случайно встретился с Бекингемом.
Мадрид уже был взбудоражен известием о том, что какая-то важная персона, по некоторым слухам, сам король Англии, прибыла инкогнито. Поэтому когда поздно вечером в субботу на улице появилась огромная позолоченная карета Оливареса с кожаными занавесками, шестью пёстро разукрашенными мулами и толпой ливрейных слуг и пажей вокруг неё, зеваки бросились следом.
Ещё раньше Гондомар, срочно избранный членом Государственного совета во время утреннего заседания, в своей обычной шутливой манере предупредил обо всём принца Уэльского. Поэтому, прогуливаясь по аллеям садов на берегах Мансанареса, зеваки уже знали об этой встрече. Когда экипажи Оливареса и Бекингема поравнялись, фаворит Филиппа IV вышел из кареты и приветствовал блестящего и беспринципного Джорджа Вильерса высокопарными комплиментами, столь же фальшивыми, сколь и напыщенными. После многочисленных выражений восторга с обеих сторон граф-герцог сел в карету вместе с Бекингемом, Бристолем и Коттингтоном, и в течение часа они ехали, тихо беседуя. По возвращении они вошли в дворцовые ворота, и Оливарес тайно провёл Бекингема в кабинет короля, где снова были повторены все комплименты.
Нет никаких сомнений в том, что все испанцы, начиная с короля, были польщены этим внезапным визитом, который, как они считали, был явным доказательством мощи и превосходства Испании, раз наследник Англии приехал ухаживать за инфантой с таким большим риском для себя.
Итак, когда Филипп IV благосклонно принял Бекингема, и последний вернулся в «дом с семью трубами», Оливарес отправился вместе с ним, дабы лично поприветствовать принца от имени короля. Хауэлл утверждает, что граф-герцог «опустился на колени и поцеловал его (то есть принца) руки и обнял его бёдра, и сообщил, что Его католическое Величество безмерно рад его приезду, и другие высокие комплименты, которые господин Портер перевёл». Во время беседы Карл выразил горячее желание увидеть свою «возлюбленную» инфанту.
– В качестве жениха, - добавил Бекингем.
Было решено, что на следующий день, в воскресенье, 9 марта, кареты королевской семьи проедут по Прадо, причём отличием инфанты станет голубая лента, повязанная вокруг её запястья, и что принц инкогнито в карете Бристоля встретится с этим кортежем как бы случайно. Когда в четыре часа пополудни карета посла с Карлом, Бекингемом, Астоном (ещё одним послом), Гондомаром и Бристолем остановилась на узкой улочке Пуэрта-де-Гвадалахара на Калле Майор, ожидая прибытия королевской семьи. Причём всё пространство вокруг снова было запружено мадридцами, обожавшими подобные зрелища.