Три лилии Бурбонов
Шрифт:
Ответ министра заключался в том, что есть два хороших способа завершения этого дела и один плохой. Первые два - либо Карл должен вернуться в лоно Церкви, либо жениться «по доверенности», предоставив испанцам уладить все вопросы с Римом. Плохим же было торговаться и стоять на своём до последнего.
– Что касается первого (т.е. обращения), - сообщал Бекингем своему повелителю, - мы полностью отвергли его; а что касается второго, то он (Карл) признался, что если бы он был королём, то сделал бы это... Последнее же он признал невозможным, поскольку Ваш приказ был безапелляционным. В заключение он (Оливарес) оставил нас с обещанием подумать об этом; и когда я, Ваш пёс, проводил его до двери, он попросил меня подбодрить…Вашего ребенка. По нашему мнению,
Несмотря на все свои опасения, Яков I созвал совет в Уайтхолле в воскресенье 20 июля, и, после приёма двух испанских послов, принёс клятву перед ними и католическим священником в присутствии Коттингтона и двух государственных секретарей соблюдать все условия чернового брачного контракта, составленного в Мадриде (в котором английским католикам была обещана свобода вероисповедания). Но когда король уже садился в свою карету, чтобы отправиться в испанское посольство и принести там тайную присягу, по словам испанского посла, лорд Эндовер, измученный долгим и стремительным путешествием из Мадрида, «появился в дверях, как привидение», и вручил Якову письмо от Карла и Бекингема. В нём говорилось, что испанцы настаивают на отсрочке отъезда инфанты до весны, желая получить согласие папы на изменённые условия и дождаться полной отмены указов, направленных против английских католиков. Должно быть, Яков теперь ясно понял, что его перехитрили. Он только что торжественно поклялся принять все условия испанцев, не получив от них никаких гарантий, в то время как его наследник находился в их руках.
– Этот путь принесёт мне бесчестие, - уныло жаловался в письме сыну король, - и двойные затраты, так как придётся отправлять два флота. Но если они не отпустят её (инфанту), тогда пусть, во имя Господа, отправят её своим собственным флотом… поторопитесь с вашим делом: флот прибудет к вам, как только позволят ветер и погода… Но, ради меня, не оставайся с ней в Испании, если не сможешь привези её с собой; и не забудь заставить их сохранить прежние условия в отношении доли (то есть приданого), иначе мы с тобой, малыш, навсегда обанкротимся.
Коттингтон не терял времени даром и 5 августа вернулся в Мадрид с известием о согласии короля Англии присягнуть на условиях испанцев. По приказу Оливареса, богословы тотчас снова начали спорить о форме и содержании клятвы Якова, ибо испанский посол в Англии неблагоприятно отозвался об истинных намерениях английского короля по отношению к католикам. Прошло ещё три недели, прежде чем брачный договор был воплощён в официальном документе, и Карл 28 августа торжественно поклялся на Евангелиях его исполнить, в то время как Филипп IV просто пообещал, что брак состоится, когда придёт согласие папы, и в этом случае инфанта отправится в Англию следующей весной.
Это был триумф дипломатии Оливареса. Карл попытался сохранить лицо:
– Нельзя ли сделать так, Ваше Величество, чтобы согласие Его Святейшества было получено к Рождеству и тогда же состоялась моя свадьба?
В ответ Филипп IV расплылся в улыбке:
– Поверьте, Ваше Высочество, ничто не доставило бы нам большего удовольствия, но, поскольку это вопрос совести, решать должны теологи.
В честь так называемой помолвки была устроена грандиозная коррида, во время которой дворяне забили насмерть двадцать три быка. После обычного шествия по ярко разукрашенным улицам, по которым Филипп и Карл ехали бок о бок, король отправился во дворец графини де Миранда, чтобы переодеться и подготовиться к церемониям. Дворец был великолепно обставлен для его приёма и обит белым штофом, залы искусственно охлаждались и благоухали. Хозяйка торжественно встретила его у дверей и накрыла стол с угощением, «состоящим из всевозможных консервов, сушёных сосисок и кондитерских изделий на розовой воде восьми различных сортов». (Муж
Несмотря на все празднества и банкеты, Карл и Бекингем теперь ясно видели, что их просто дурачат, и стремились только к тому, чтобы удалиться с достоинством. Оливарес же всё ещё притворялся, что страстно желает этого брака, и выказывал желание отправить инфанту с принцем, «чтобы выгнать их всех из Испании разом», как он шутливо выразился. Но Бекингем теперь уже не скрывал своего враждебного отношения и был полон решимости заставить принца отказаться от всех обязательств, связанных с этим браком, если только инфанта не будет сопровождать их в Англию.
Таким образом, «любовный роман» Карла близился к концу. Глупая авантюра привела к тому, что одна сторона взяла на себя обязательство придерживаться курса, угрожающего стабильности Англии, в то время как другая не была связана никакими обещаниями. Однако наибольшим ударом для короля Якова стало пренебрежительное отношение к его требованиям в отношении Пфальца.
– Что касается Пфальца, - писал Карл своему отцу, - теперь, когда мы надавили на них, мы обнаружили к этому два препятствия: во-первых, они говорят, что у них нет надежды уладить это дело без женитьбы Вашего внука на дочери императора... дабы он воспитывался при императорском дворе; и второе заключается в том, что, если даже они вернут его (курфюрста Фридриха) земли, они не восстановят его чести.
Принцу действительно пора было уезжать, поскольку печальная роль, которую он и Бекингем сыграли в Мадриде, и их долгое отсутствие вызвали серьёзное недовольство в Англии. Даже шут Арчи порицал цель их путешествия прямо в лицо Бекингему. Разгневанный герцог пригрозил, что прикажет его повесить.
– Никто никогда не слышал, чтобы дурака вешали за болтовню, - дерзко парировал Армстронг, - но многих герцогов в Англии вешали за дерзость.
В ответ Бекингем поспешил отослать шута домой. Встретившись с Яковом I, тот заявил:
– Вашему Величеству следует поменяться со мной головным убором.
– Это почему? — спросил король.
– Потому что не я послал принца в Испанию!
– А что ты скажешь, если принц вернётся домой?
– С удовольствием я сниму шутовской колпак с Вашей головы и отправлю его королю Испании.
Тем не менее, 29 августа Филипп IV провёл Карла в парадный зал попрощаться с королевой и инфантой, которым принц дал всевозможные заверения и обещания. Бекингем в этот раз не сопровождал его, желая, как говорили испанцы, «иметь отдельную честь для себя». Тем временем с благословения Оливареса для короля Якова писалась длинная история о проступках и бездействии Бекингема во время пребывания в Испании, о его жестокости, грубости, дерзости, отсутствии дипломатичности и неопытности в делах. Таким образом, кардинал-герцог решил сделать Бекингема козлом отпущения в качестве дополнительной гарантии для себя.
Обе стороны получили великолепные подарки: Филипп IV прислал своему гостю двадцать четыре испанских и арабских скакуна и шесть кобыл, двадцать почтовых лошадей в бархатных попонах, отороченных бахромой и расшитых золотом, две пары прекрасных испанских ослов для конезавода, кинжал, шпагу и пистолет, все богато инкрустированные бриллиантами, восемьдесят мушкетов и восемьдесят арбалетов и сотню прекрасных мечей.
Стини также получил прекрасный табун лошадей и кобыл, оружие и драгоценности огромной ценности. Подарок королевы Карлу состоял из кучи тонкого нижнего белья, сшитого монахинями, пятидесяти выделанных и надушенных обычных шкурок и двухсот пятидесяти надушенных перчаточных шкурок большой редкости и ценности. В то время как Оливарес, зная художественные вкусы Карла и интерес, который он проявлял к картинам, подарил ему множество прекрасных шедевров, в том числе, «Богоматерь» Корреджо и «Венеру» Тициана, несколько портьер для спальни и три портшеза, причём один из них был сделан из черепаховых панцирей и золота. Все главные придворные также пришли с подарками и Карл, вдобавок, стал обладателем слона, страуса и пяти верблюдов.