Три лилии Бурбонов
Шрифт:
– Простите, Ваше Сиятельство, я не знал, что эти странные вещи предназначались для короля. Но осмелюсь заметить, что они слишком новые по форме. Что дьявольски опасно!
Тем не менее, граф-герцог быстро заставил его замолчать:
– Это самые лучшие и экономичные шейные платки, когда-либо изобретённые, поскольку они не нуждаются в стирке или крахмалении и прослужат год без дополнительных затрат.
Филипп IV и дон Карлос, как и многие придворные, впервые надели эти воротники («голильи») во время визита Карла Стюарта и мода пришлась по вкусу публике. С тех пор вся Испания вместе со своими колониями носила только их, невзирая на сатирические памфлеты, критикующие направленные против роскоши реформы короля и его «пугала»,
Желая повысить образовательный и нравственный уровень испанской знати, первый министр организовал придворную службу по надзору за моралью, создал мадридскую Королевскую коллегию — высшее учебное заведение под управлением иезуитов, а также по его просьбе указом Филиппа IV в Испании была запрещена проституция. Дома с дурной славой, которых в переулках, ведущих от Калле Майор, было огромное количество, закрыли.
Однако, как известно, самая древняя из профессий неискоренима. Всё та же писательница д’Ольнуа подробно рассказывает, что сам король частенько пользовался услугами «жриц любви» и платил им по 20 эскудо, смехотворную сумму для такого государя. Женщины были его самой существенной слабостью. Недаром его прозвали «Галантным королём».
– Геркулес в удовольствиях и импотент в делах правления, - так заклеймил Филиппа IV немецкий историк Людвиг Пфандль.
Оливарес, хорошо изучивший характер своего властелина, охотно брал на себя роль поставщика и сводника, лишь бы выговорить себе свободу действий в государственных делах. При этом фаворит внушал королю, что сам он трудится денно и нощно. Вечно обложенный какими-то бумагами, обо всем успевающий подумать, он стал необходим мягкотелому монарху. Сам граф-герцог жил как аскет и слыл неподкупным. При этом он утверждал:
– Любой конюх счастливее меня!
Но Оливареса не зря называли человеком великих планов, не способным хотя бы один из них довести до конца.
Филипп и его жена по-прежнему были неутомимы в погоне за удовольствиями, в чём их вкусы совпадали. Двумя главными развлечениями, как известно, были театр и религиозные празднества. Также с большим великолепием и блеском было отпраздновано рождение у королевской четы 25 ноября 1623 года, вскоре после отъезда принца Уэльского, второй дочери Маргариты Марии Каталины.
Церемония её крещения напоминала сюжет волшебной сказки. Новорожденную несли вниз по парадной лестнице Алькасара дамы из дома Спинола, а Оливарес шёл задом наперёд с золотыми подсвечниками, сопровождая новую инфанту в комнаты её гувернантки (и своей собственной жены) на первом этаже, в которых раньше размещался Карл Стюарт. Филипп IV со всем своим двором присутствовал в королевской часовне на богослужении «Te Deum», которое торжественно провёл кардинал Сапата. В течение трёх вечеров подряд каждый балкон в Мадриде освещался восковыми факелами, а ночью было проведено грандиозное конное представление в масках с участием 120 придворных в новых костюмах и ливреях, среди которых Оливарес и дон Педро де Толедо были самыми блестящими и искусными наездниками. На следующий день король торжественно выехал со всем двором в каретах, чтобы возблагодарить Святую Деву Аточскую. Само крещение состоялось в маленькой приходской церкви Святого Жиля, завешенной по этому случаю золотой тканью. Нунций (посланник папы) в окружении множества кардиналов и епископов окунул младенца в купель, а затем поместил в серебряную колыбель. К сожалению, инфанта не прожила и месяца.
Но безутешное горе от потери детей было не единственным в жизни Изабеллы де Бурбон. Ей также приходилось переносить скандальные измены мужа. В то время как её собственные дети умирали, у Филиппа IV стали появляться незаконные отпрыски, общее количество которых к концу его жизни перевалило за тридцать. Однако вскоре молодой королеве представилась возможность заявить о себе и снискать уважение мужа.
Когда в 1624 году Филипп IV обратился к арагонским кортесам с обычной просьбой о субсидии, ему ответили, что сначала он должен предстать перед парламентами Арагона, Каталонии и Валенсии, чтобы принести обычную присягу уважать их старинные права. Если Оливарес был вне себя от гнева, то Филипп со всей возможной любезностью пообещал посетить своих подданных, прекрасно понимая, что его поездка вряд ли будет увеселительным путешествием.
Назначив беременную Изабеллу регентшей, король и его брат дон Карлос покинули Мадрид 7 сентября 1625 года в сопровождении Оливареса и других дворян. Филипп IV хотел лично «поторопить» кортесы проголосовать за то, что ему было необходимо. Но его план провалился: представители Арагонии и Кастилии лишь после долгих уговоров согласились выделить деньги на ведение войны.
Каталонские кортесы же без колебаний потребовали, чтобы их выслушали, прежде чем они за что-либо проголосуют. Вообще, они были более склонны просить короля вернуть им то, что они ему авансировали, чем предоставить ещё больше денег. Тон Филиппа по отношению к ним поначалу был просительным, поскольку, по словам хрониста, «они были богаты, сильны и сплочены». Уговоры короля, однако, были растрачены впустую и он перешёл к угрозам, дав им три дня на проведение голосования. Но каталонцы по-прежнему были непоколебимы. Граф-герцог, охваченный паническим страхом из-за этого противостояния, решил в мае 1626 года срочно отправить Филиппа обратно в Мадрид. Только после его отъезда каталонцы, в свою очередь, испугавшись, проголосовали за то, о чём их просили. Но с тех пор между королевской властью и восточными провинциями образовалась глубокая пропасть.
Таким образом, первое регентство Изабеллы продлилось всего около пяти месяцев. Хотя она была официально объявлена главой государства, именно Филипп IV на расстоянии вёл заседания Государственного совета. Современный испанский историк Алехандра Франганильо Альварес, кроме того, указывает в своей научной работе «В тени королевы» на наличие двух подписей, Филиппа и Изабеллы, на различных документах, связанных с принятием решений. Наиболее выдающиеся действия королевы во время этого регентства, скорее, связаны с её дипломатической ролью.
К этому времени Европа окончательно раскололась на два лагеря. Франция, Савойя и протестантские государства оказались по одну сторону, а испанские и австрийские Габсбурги с большинством итальянских княжеств – по другую. Какой бы бедной и истощённой ни была Испания, труды Оливареса не остались безрезультатными, и с большими усилиями были собраны средства на ведение войны.
Когда испанские полководцы герцог Фериа и Амброзио Спинола (по происхождению генуэзец), один на суше, другой на море, вынудили французов отказаться от своих завоеваний в Вальтеллине (долина между Швейцарией и Италией) и в Генуе, мадридцы с ликованием приветствовали молодого короля (который лично ничего не сделал и не покидал столицу) как «Филиппа Великого». Причём Оливарес добился официального присвоения этого титула своему господину.
Поскольку конфликт вокруг Вальтеллины принял угрожающий оборот для Франции, Изабелла решила вмешаться. Молодая королева становится главным посредником в отношениях между двумя государствами, написав множество писем Марии Медичи, Людовику XIII и кардиналу Ришельё. В одном из них она говорит брату о том «горе», которое вызывает у неё напряжённость в отношениях между Францией и Испанией. Она просит его относиться к ней как к сестре, а не к королеве, ради любви, которую он к ней испытывает, тем самым превращая политический конфликт в семейное дело. Эта стратегия позволяет ей оставаться «нейтральной»: то есть, она защищает не интересы Франции или Испании, а скорее общий мир, и что если конфликт разразится, это «будет стоить ей жизни». В своём письме она называет Людовика единственным, кто может дать ей «покой и спокойствие». За этим письмом брату следует послание, которое она отправляет матери. Вот ответ флорентийки: