Три любовных романа. Лучшие из лучших — 1995. Сборник.
Шрифт:
— Ты не ответил на мой вопрос!
— Какое это имеет значение? Ты хочешь знать, что мною двигало? Считал ли я тебя неотразимой или просто хотел испытать твои чувства к Эдварду? Это скрытое бахвальство вызвало у Верити приступ слепой ярости. Так вот, оказывается, в чем дело! Какого же надо быть мнения о женщинах, чтобы проверять невесту Эдварда на предмет ее будущей верности! Вообще-то во всем этом есть определенный смысл, подумала она. Хладнокровно и точно рассчитанный прием, характерный для Люка Гарсии с его вызывающим «послужным списком». Вспоминая все, что слышала о нем тогда во Флориде: о его прошлом и о том, как он обошелся со своей женой, —
Очень хотелось высказать ему все, что она о нем думает, но как бы потом не пожалеть о своих словах. Кто она такая, в конце концов, чтобы судить Люка? Действительно, однажды она поддалась его чисто физическому обаянию и не собирается выкидывать из памяти тот мучительный для нее эпизод. Она никогда себе этого не простит, хотя никогда бы и не позволила Люку зайти дальше: их отношении с Эдвардом были именно такими, каких она хотела, и этого ей было достаточно.
Поглощенная борьбой с собственными чувствами, она тем не менее заметила какое-то безжалостное выражение в глазах внимательно наблюдавшего за ней Люка и, дико озираясь в поисках чего-нибудь, что помогло бы ей восстановить самоконтроль, вдруг вспомнила о заказах, которые он ей организовал за последние двенадцать месяцев, и прощальные слова Сары, просившей ее быть осмотрительной. Она сама виновата в том, что приняла оливковую ветвь его помощи и пользовалась ею… Он заслуживает по крайней мере вежливого отношения.
Верити резко выдохнула и покачала головой.
— Ты совершенно прав, это не имеет никакого значения! Все кончено и забыто. Давай опустим занавес, если ты не возражаешь.
— У меня такое впечатление, что я опять тебя расстроил, — пробормотал Люк, но в его голосе она не уловила извинения. — Я вовсе не об этом хотел говорить в твой день рождения.
— А о чем ты хотел говорить, Люк?
Он сделал вид, что не заметил язвительного тона.
— На сегодняшнее утро я планировал повести тебя нырять. Вода сегодня чудесная…
— Я еще никогда не ныряла.
— No hay problema. Это не проблема, не волнуйся. Я тебя научу. Сегодня — твой день.
— Какая галантность!
Он вновь пропустил это мимо ушей.
— Затем поедем в Пуэрто-Плата и на фуникулере доберемся до горы Исабель-де-Торрес. Оттуда открывается прекрасный вид. А если хочешь, я покажу тебе заросли мангровых деревьев в лагуне Гри-Гри, долину реки Сан-Хуан…
— Он замолчал, заметив, что лицо у нее застыло. — Хотя все это может подождать и до завтра. Мое ранчо там недалеко. И поле, на котором я играю в поло, когда живу на острове…
— Погоди, погоди! — Верити возмутило, что он так по-хозяйски распоряжается ее временем. — Забудь о завтра! Сегодня я быстренько осмотрю остров, а завтра полечу обратно.
Люк спокойно выдержал ее рассерженный взгляд.
— Creo que nо, — мягко усмехнулся он. — Думаю, что нет. Успокойся, Верити. В память об Эдварде мы должны быть друзьями, забыть о прошлом… — Интересно, как это ты пришел к такому… хитрому заключению? — дрожащим голосом спросила она, вскочив на ноги и совершенно забыв о намерении держать себя в руках. — У меня нет ни малейшего желания забывать о прошлом. Прошлое преподнесло мне очень ценный урок! Я до сих пор стыжусь того, что произошло между нами в марте прошлого года.
— Совесть неспокойна? — мягко спросил Люк, сузив глаза. Ей даже захотелось пнуть его ногой — таким он был спокойным и так хорошо владел собой.
— А у тебя она вообще есть?! — парировала она низким от ярости голосом, задетая за живое легкой издевкой в его тоне. — Насколько я понимаю, все это внимание к моей персоне, которого я, кстати, не просила, — результат несколько искаженного чувства долга по отношению к Эдварду, который был твоим другом. Якобы другом. Но, думаю, ему было бы лучше без твоей так называемой дружбы, да и мне тоже!
— Так в чем же ты себя считаешь виноватой? В том, что не оказала мне должного сопротивления, — жестко настаивал Люк, — или в том, что вдруг поняла: тебе нужна моя любовь, хотя помолвлена ты с Эдвардом?
— Это неправда!
— Разве? — Люк медленно поднялся и приблизился к Верити. От его загорелого мускулистого тела исходила такая сила, что у нее перехватило дыхание.
Когда наконец ей удалось вдохнуть, она почувствовала запах горячей от солнца кожи Люка. От него пахло морской солью, медом и еще чем-то неопределенным. Почувствовав, что ее начинает трясти, Верити попыталась отступить назад, но натолкнулась на свой же стул. И тогда Люк решительно притянул ее к себе. Она непроизвольно прикрыла грудь рукой — всепобеждающая жажда забивала ее злость, соски напряглись под тонкой тканью бикини и платья.
— Нет, это неправда! — вскрикнула она в отчаянии. — Да, Богу было угодно наградить тебя такой внешностью, что ты приводишь в экстаз толпы женщин. И потому ты считаешь себя неотразимым! Думаешь, стоит тебе захотеть, и любая женщина бросится в твои объятья…
— Ты действительно так считаешь? — пробормотал Люк, пристально гладя на ее губы. — Забавные фантазии.
— В тот вечер ты застал меня врасплох! Вот и все! — лепетала она, дрожа, как тростинка, в его руках. — Я тогда вообще ничего не чувствовала к тебе, как и сейчас.
— Значит, если я тебя поцелую, на тебя это не произведет ровно никакого впечатления? — Глаза его засверкали, точно у льва, готовящегося к прыжку.
— Именно! Точно так же, как и на тебя! — подтвердила она, едва дыша.
— Таким образом, чтобы покончить со старыми призраками, надо только на практике проверить эту теорию, так? — спросил он с хрипотцой в голосе, что еще больше испугало ее.
— Не надо, Люк! В этом нет никакой необходимости…
— Нет?
И он сильнее прижал ее к себе. Но вместо того чтобы склониться над ней и поцеловать, он просто смотрел на ее полураскрытые губы, и зрачки у него расширились от едва сдерживаемого желания. Верити казалось, что она умирает: нервы были напряжены до предела, сердце сумасшедше билось. Она окаменела в его объятиях, изо всех сил стараясь сдержать свои эмоции, едва не теряя сознания от захватившей ее страсти.
Когда наконец их губы соединились, ощущение, которое она испытала, потрясло ее. Он умел целовать, его губы пробовали ее, искали ее, вызывая в ней дрожь, волнами прокатывавшуюся по всему телу от головы до пят. Чтобы не раствориться в нем окончательно — а этого ей больше всего сейчас хотелось, — пришлось сделать над собой такое усилие, как никогда в жизни.
— Удовлетворен? — внезапно охрипшим голосом спросила она, едва он ослабил свои объятия, не отпуская, однако, ее рук.
— Больше чем удовлетворен, — проговорил он мягко, растягивая слова, и взгляд его был столь же многозначителен, сколь и его слова. Он медленно осмотрел ее с головы до ног: миниатюрные выступы груди, плавный изгиб бедер, стройные длинные ноги и высокий подъем. Взгляд его был столь обжигающим, что даже ногти на ногах, покрытые персиковым лаком, почувствовали его.