Три мушкетера(изд.1977)
Шрифт:
И незнакомец углубился на несколько минут в размышления.
– Послушайте, хозяин, избавьте меня от этого сумасшедшего: по совести, я не могу убить его, а между тем, прибавил он с выражением холодной угрозы, – он мне мешает. Где он?
В комнате жены моей, в первом этаже, его перевязывают.
– Одежда его и мешок при нем? Он не снимал камзола?
– Напротив, все эти вещи в кухне. Но так как этот сумасшедший вас беспокоит…
– Без сомнения. Он делает в вашей гостинице скандал, а это не может нравиться порядочным людям. Ступайте
– Как! господин уже уезжает?
– Разумеется, когда я уже приказал оседлать мою лошадь. Разве мое приказание не исполнено?
– О да, ваше превосходительство, может быть вы видели, лошадь ваша у больших ворот приготовлена к отъезду.
– Хорошо, так сделайте то, что я вам сказал.
– «Гм… подумал хозяин, неужели он боится этого мальчика».
Но повелительный взгляд незнакомца остановил его. Он низко поклонился и вышел.
– Не надо чтобы этот забавник увидел миледи, продолжал незнакомец: – она скоро должна приехать, и то она уже опоздала. Лучше поехать ей на встречу. Если б я мог узнать содержание этого письма к де-Тревилю!
И незнакомец, бормоча про себя, отправился на кухню. Между тем хозяин, не сомневаясь, что присутствие молодого человека мешало незнакомцу оставаться в гостинице, возвратился в комнату жены и нашел д’Артаньяна уже пришедшим в чувство.
Стараясь внушить ему, что может наделать ему неприятностей за ссору с вельможей, – по мнению хозяина, незнакомец был непременно вельможа, – он уговорил его, несмотря на слабость, встать и продолжать путь. Д’Артаньян, едва пришедший в чувство, без камзола, с перевязанною головой, встал и, понуждаемый хозяином, начал спускаться вниз. Но, придя в кухню, он прежде всего увидел своего противника, спокойно разговаривавшего у подножки тяжелой кареты, запряженной двумя большими нормандскими лошадьми.
Его собеседница, голова которой видна была через рамку дверец кареты, была женщина лет двадцати или двадцати двух.
Мы уже говорили о способности д’Артаньяна быстро схватывать наружность: он с первого взгляда заметил, что женщина была молода и красива. Красота ее поразила его тем более, что это была красота такого рода, который неизвестен в южных странах, где до тех пор жил д’Артаньян. Женщина эта была бледная блондинка, с длинными вьющимися волосами, падавшими на плечи, с большими голубыми, томными глазами, розовыми губами и белыми, как мрамор, руками. Она вела с незнакомцем очень оживленный разговор.
– Следовательно, кардинал приказывает мне… говорила дама.
– Возвратиться немедленно в Англию и предупредить его, если бы герцог выехал из Лондона.
– А какие же еще другие поручения? спросила прекрасная путешественница.
– Они заключаются в этой коробке, которую вы откроете не прежде как на другом берегу Ла-Манша.
– Очень хорошо. А вы что будете делать?
– Я возвращаюсь в Париж.
– И оставите без наказания этого наглого мальчика? спросила дама.
Незнакомец хотел отвечать,
– Этот наглый мальчик наказывает других, вскричал он, – и в этот раз надеюсь, что тот, которого ему следует наказать, не ускользнет от него.
– Не ускользнет? возразил незнакомец, нахмурив брови.
– Нет, я полагаю, что вы не осмелитесь бежать в присутствии женщины.
– Подумайте, сказала миледи, видя что дворянин заносил руку на шпагу, – подумайте, что малейшее промедление может все испортить.
– Вы правы, сказал дворянин: – поезжайте же и я еду.
И, поклонившись даме, он вскочил на лошадь; между тем как кучер кареты изо всей силы хлестал лошадей. Оба собеседника поехали в галоп, в противоположные стороны.
– А деньги? кричал хозяин, которого уважение к путешественнику превратилось в глубокое презрение, когда он увидел, что тот уезжает, не расплатившись.
– Заплати, закричал путешественник на скаку своему лакею, который, бросив к ногам хозяина две или три серебряные монеты, поехал вслед за господином.
– Трус! негодяй! ложный дворянин! кричал д’Артаньян, бросаясь за лакеем.
Но раненый был еще слишком слаб, чтобы вынести подобное потрясение. Едва он сделал десять шагов, как почувствовал звон в ушах; в глазах его потемнело, и он упал среди улицы, все еще крича:
– Трус! трус! трус!
– Он в самом деле трус, бормотал хозяин, подойдя к д’Артаньяну и пробуя этою лестью помириться с бедным мальчиком.
– Да, большой трус, сказал д’Артаньян. – Но она, как она прекрасна!
– Кто она? спросил хозяин.
– Миледи, шептал д’Артаньян, и вторично лишился чувств.
– Все равно, сказал хозяин: – я теряю двух, но мне остается этот, которого наверно удастся задержать, по крайней мере, на несколько дней. Все-таки я выиграю одиннадцать экю.
Нам известно уже, что сумма, бывшая в кошельке д’Артаньяна, состояла ровно из одиннадцати экю.
Хозяин рассчитывал на одиннадцать дней болезни, по одному экю в день; но он рассчитывал, не зная своего путешественника. На другой день д’Артаньян встал в пять часов утра, сам спустился в кухню, спросил, кроме некоторых других снадобий, список которых до нас не дошел; вина, масла, розмарину, и по рецепту матери составил бальзам, намазал им многочисленные раны свои, сам возобновлял перевязи и не хотел никакого доктора.
Благодаря, без сомнения, силе цыганского бальзама и, может быть, недопущению доктора, д’Артаньян был к вечеру на ногах и на другой день почти здоров.
Но когда он хотел расплатиться за розмарин, масло и вино, – единственный расход его, потому что он соблюдал самую строгую диету, – и за корм своей желтой лошадки, которая, напротив, по словам содержателя гостиницы, съела втрое больше нежели можно было предполагать по росту ее, д’Артаньян нашел в кармане только измятый бархатный кошелек и в нем 11 экю, письмо же к де-Тревилю исчезло.