Три недели из жизни лепилы
Шрифт:
— Ну что, доктор, будем драться или оставишь Ленку в покое?
Даже если он прихватил двух других в качестве секундантов, заявиться на экзамен с бланшем не входило в мои планы. Sic transit gloria mundis [37] .
Наконец вышла профессорша — вылавливать счастливчиков.
Только сейчас я заметил, что толпа наполовину поредела.
— Олег, что ж ты в угол забился? Покажись. Всем покажись!
Я подчинился.
Нелли
37
Так проходит слава мирская (лат)
— Поздравляю! Честно говоря, не ожидала.
За откровенность…
— Спасибо.
— Тебе спасибо. Поддержал честь кафедры.
Профессорша подозвала Костю, Андрюшу, Покрохина и девочку из Свердловска.
За большим зеленым столом в креслах зеленой кожи сидели позеленевшие отцы советской анестезиологии. Всех блатных прокатили.
М-р Джефф раздал нам желтые картонные анкетки, назвав их «предконтрактными формами». Мы заполнили формы и записали в блокноты адрес, домашний и рабочий телефоны Джеффа.
— Будем держать связь. Отъезд предположительна в конце августа — начале сентября.
Шефиня на колесах. Предложила свои услуги. Мне надо на «Измайловский», Покрохину на «Речной вокзал». Сошлись на «Проспекте Маркса».
Я воспользовался министерским телефоном.
— Па? Добрый вечер.
— Здравствуй.
— Извини за беспокойство, но не мог бы ты меня встретить? — машина на ходу, раньше одиннадцати он спать не ложится, — Есть новости. Важные и хорошие.
— Что, успешно апробировался? — папа мечтает о сыне-кандидате наук, — Или нашел очередную…
— Ни то и ни другое. Это не телефонный разговор, — об экзамене никто из домашних не знает.
— Ладно. Сейчас… пять минут восьмого. Где прикажете ждать?
— А где тебе удобно?
— Курский вокзал. На обычном месте. С восьми до четверти девятого. И попрошу не опаздывать!
— Договорились.
Красный «жигуль» Нелли Алиевны знают все, потому что он самый ржавый в больнице. В гараже у шефини стоит новенький «Мерседес», но иномарка, по-видимому, достанется одному из племянников — своих детей нет.
— Просто здорово, что прошли оба претендента от Боткинской.
Но, Ростислав Альбертович, ваше «коротко о себе» заняло больше получаса…
Покрохин любит вспоминать тяжелое детство, службу в Туркестанском военном округе и пять лет в рыбацком поселке под Хабаровском.
Наверное, «отцы» посочувствовали. Джефф скорее всего, не понял, о чем идет речь.
— Вы только начинаете жить, и вот — вытянули свой счастливый билет. Вам представилась такая возможность! Вырваться из нищеты, встать на ноги. Не транжирьте там. И, Ростислав Альбертович, не вызывайте семью, а ты, Олег, не увлекайся прекрасным полом. Год можно потерпеть.
Насчет семьи я с ней полностью согласен.
— Но чем тебе удалось так очаровать Джеффа? — и пояснила для моего товарища по счастью, Процедура отсева практически свелась к обсуждению кандидатуры Олега. Посылать его в Англию первым или сразу выписать все необходимые дипломы.
Покрохин закусил верхнюю губу. У Нелли Алиевны особое чувство юмора.
— Наверное, он увидел во мне фенотипического анестезиолога, — как можно туманнее ответил я и подкрутил усы.
— Не-ет… Тут не обошлось без биополей.
Еще и экстрасексом обозвали.
Уже у метро Батыриха напомнила о своем 65-м дне рождения, который ожидается через неделю, но планируется к обмыванию завтра. Следующую неделю профессорша собирается провести в Тунисе на съезде арабских анестезиологов. Удружил Ибрагим Нузейли — наш палестинский друг.
Отец приехал без пяти восемь — мрачнее тучи — и сразу приступил к промыванию мозгов.
— Ну что, все гуляешь, кобель несчастный! Ничего не подцепил? — и дальше в том же духе про эпоху СПИДа, про извращенца, с которым я сожительствую, и которому он обязательно все ребра переломает.
Это Паше-то с его черным поясом!
Я привык к отеческим внушениям, но перед людьми стыдно. Папа имеет обыкновение постепенно набирать децибелы. Его голос легко пробивает ветровое стекло «двадцатьчетверки» и перекрывает шум пригородных поездов.
Думаю, броня «Т-80» и турбины «Руслана» — не предел.
Когда перешли к проблемам злоупотребления спиртным и «всякой гадостью» (угадал или дедуктивный метод) в нашем «притоне», вокруг машины начала собираться толпа. Мы тронулись с места.
— Па, я в Англию еду.
— Подбросить прямо сейчас?
— Серьезно.
Я не любитель глупых розыгрышей, и отец это знает. Поверил.
Выслушал. Переменился в лице.
— Что ж. Первый путевый поступок за три года. Поздравляю.
Через двадцать минут мы поделились своей радостью с мамой и бабушкой.
Женщины суетились на кухне. Отец вынул из бара початую бутылку «Гордона» и две банки «тоника».
— Ничего, что теплый?
— Да я не хочу…
— Ладно ломаться. Здесь можно.
Проверяет.
— Хватит, хватит. Ну, за успех этого безнадежного предприятия!
Интерес к противоположному полу, медицине и противоестественному состоянию, бесцветно именуемому алкогольным опьянением, проснулся во мне почти одновременно. На этой самой квартире. В шестом классе я впервые попробовал «Шартрез» и «Бенедиктин» — из этого самого бара. Тогда же начал потихоньку таскать Большую медицинскую энциклопедию из книжного шкафа в коридоре — том за томом. Листал, ничего толком не понимая. За тридцать четвертым томом обнаружил колоду игральных карт эротического содержания. После чего регулярно запирался в своей комнате и оживлял неуемным воображением прекрасных див в «техноколоре». Пигмалион и пятьдесят четыре Галатеи.