Три недели из жизни лепилы
Шрифт:
Выбрав, наконец, снаряд, не очень тяжелый, но и не слишком легковесный, то есть способный передать мудрость пророка далее по эволюционной лестнице, я обнаружил отсутствие аудитории. Дворняга, закаленная в борьбе за выживание, сложила два и два и поспешила ретироваться — без лишнего рыка и топота.
Я спустился по лестнице, стараясь не смотреть на закрепленную над головой железную
Квартира слева пустовала. Хозяин — главный и единственный хирург Махвитской провинции (а я здесь, соответственно, главный и единственный анестезиолог) — третий день гуляет в столице с земляками. Там у него много земляков. Чуть не половину всех иностранных специалистов, работающих в этой маленькой стране, затерявшейся где-то между Африкой и Аравийским полуостровом, составляют дагестанцы. Которых (для справки) в местах компактного обитания не наберется и трех миллионов.
Я зашел к себе. На плитке в скороварке доходила до кондиции курица с картошкой, помидорами, луком и специями. Я с тоской подумал о свиных отбивных и открыл холодильник. В холодильнике красовались промытая с мылом и марганцовкой зелень, купленные вчера и уже успевшие окоченеть лепешки и четыре бутылки «Севен-ап» — все, что оставались в соседнем дукане [72] . Глаз радовали полтора литра самогона из таиландского сахара и французских дрожжей, бродивших в саудийской канистре до полного обвисания индийского презерватива, затем пропущенных через все ту же скороварку (китайскую) и змеевик неустановленного происхождения. Далее следовало осаждение сивушных масел советской марганцовкой и адсорбция оставшейся гадости немецким активированным углем.
72
Минимаркет-недомерок
Начало двенадцатого. Можно накрывать. Выпивка, закуска, разномастная посуда и четвертое поколение стовосьмидесятимиллилитровых индонезийских стаканчиков, предшественники которых нашли свой безвременный конец на жестких и холодных кафельных полах, перекочевали в спальню — самую обжитую комнату. Тараканы и малярийные комары, буквально наводняющие квартиру во влажный сезон, отступили после недавней газовой атаки «Актеликом». В наличии имеется шкаф с треснутым зеркалом на дверце, две тумбочки, старенький, но выносливый телевизор от госпиталя, пара стульев и огромный стол, на краю которого примостились 17-дюймовый монитор, принтер и системный блок. Моя гордость — Пентиум, 200 мГц, ОЗУ 32 Мбайта, 6 Гбайт на жестком диске, неплохой модем. Телефонная связь здесь надежная, поэтому недостатка в современной медицинской информации и обнаженных блондинках (что актуальнее) не испытываю.
Все оставшееся пространство комнаты занимает двуспальная кровать.
На своей половине спала трехлетняя кошка Лейла. Час назад она сожрала тарелку вчерашнего супа, но, почуяв съестное, вскочила и принялась охотиться за моими пятками. Это у них так просят. Йеменские кошки никогда не насыщаются и не полнеют. Куда деваются калории, не представляю. Наверное, глисты.
Да подавись ты! Я бросил Лейле ножку — как-никак, Новый год.
Ни я, ни кошка не обращали внимания на постоянно вещающий ТВ-6 — единственный канал, волны которого, почти не искажаясь, долетали сюда от ближайшего российского спутника. Лейла никогда не знала, а я уже не узнавал той страны.
Двадцать три сорок пять. Нарочито медленно я проверил занавески. Ни щелочки.
На моей половине кровати лежала пестрая смада [73] и шелковый ливанский балахон (до сих пор никак не запомню его арабское название) небесно-голубого цвета. Я стянул через голову футболку. Периферическое зрение зафиксировало в зеркале седобородого субъекта с двумя стремительно взбегающими по лбу залысинами и намечающимся пузом.
В последнюю минуту из морозилки выгружается лед, и, взятый спокойными и стерильными докторскими пальцами, в стакан звонко падает кубик.
73
Йеменский головной платок
Пахучим водопадом на него обрушивается джин «Аль-Махвит», но, несмотря ни на что, белый кусочек всплывает.
Счастливого плавания!