Три невероятных детектива (сборник)
Шрифт:
Мадам Пиньо уже легла, но, заслышав эти слова, так и села в кровати:
— Да он, оказывается, похабные книжонки читает! — проворчала она. — Ох, грехи мои тяжкие!
Глава девятая
20 ноября, пятница
Дурло сидел между Мели Пекфан и черненькой Нини Морикод. Ему было скучно, и он недоумевал, почему хозяин так долго стоит на одном месте. Пес встал, встряхнулся, клацнул зубами в сторону самого наглого голубя и решил сбегать на площадь Валюбер.
—
— Попеша? Это того, что из зверинца? Так на него вчера ночью лев набросился, сильно помял беднягу, его в Питье увезли.
— О боже… Бедный Базиль, какой ужас! Как вы думаете, он поправится?
— Вот уж чего не знаю, того не знаю, — проговорил садовник и пошел дальше.
— Что же мне теперь делать? Ведь кроме меня у него нет родни…
Грегуар Мерсье сунул миску в мешок и свистнул собаку. Неугомонный Дурло стал носиться по кругу, высунув язык.
— Ах ты, старый непоседа! Сядешь ты, в конце концов, спокойно или нет? Тебе бы все играть, хуже маленькой Перванш, право слово. А ведь по возрасту тебе скорей с Мемер надо пример брать, она хотя бы ведет себя солидно. Идем, и чтобы у меня без глупостей!
Никогда еще стадо коз не преодолевало улицу Бюффона за столь краткое время. Оттуда Грегуар и его подопечные свернули на улицу Жоффруа-Сент-Илера и шли в сторону Питье вплоть до улицы Ласепед, на которую выходила одна из дверей больницы.
— Смотри у меня, Дурло, будь умницей. Доверяю тебе наших девочек, гляди за ними в оба. Я скоро вернусь и, если будешь хорошо сторожить, получишь что-нибудь вкусненькое.
Снедаемый беспокойством, Грегуар Мерсье некоторое время топтался перед входом в больницу, прежде чем набрался смелости войти внутрь. Какой-то студент-медик подсказал ему, где искать Базиля Попеша. Поплутав некоторое время среди помещений, в которых резко пахло карболкой, старик наконец попал в палату с видом на Ботанический сад, где на одной из коек, весь в бинтах, лежал его родственник. Врач только что закончил его осматривать и собирался уходить.
— Только недолго, — сказал он шепотом Мерсье, — его жизнь все еще на волоске.
Грегуар снял шляпу и, теребя ее в руках, робко приблизился.
— Базиль, как ты?
— Чьи же это стихи? Кто автор? Я точно где-то читал это…
С утра в лавку заглянуло лишь несколько покупателей. Виктор быстро спровадил их и теперь задумчиво ходил из угла в угол. Он был настолько погружен в свои мысли, что совершенно позабыл о присутствии Жозефа. Виктор всю ночь промучился, пытаясь вспомнить автора таинственных строк. Вчера они еще представляли из себя какой-то козырь, но
— «И разделась моя госпожа догола…»
Жозеф, который пролистывал десятитомник «Мемуаров» Казановы, шумно высморкался.
— Я уже книг пятьдесят просмотрел! До зари сидел. Дождался, пока матушка уснет, а потом встал и всю ночь рылся на книжных полках — а они у меня от пола до потолка. Ничего не нашел, только насморк подхватил.
— Да тихо вы! Не мешайте сосредоточиться. «И разделась моя госпожа догола, все сняла, не сняла лишь своих украшений…»
— «Одалиской на вид мавританской была, и не мог избежать я таких искушений», — раздалось сверху.
— Кэндзи! Вы знаете, кто это написал?
— Это что, новая викторина? И каков приз? — спросил Кэндзи, спускаясь с невозмутимым видом.
Он уселся за стол и принялся как ни в чем не бывало раскладывать карточки. Жозеф не сводил с него восхищенного взгляда.
— Ну и голова у вас, мсье Мори!
— Ну же, кто автор? — не выдержал Виктор.
— Бодлер, «Цветы зла». Не понимаю, как вы сами до этого не додумались. Стихотворение называется «Украшенья» и вошло не во все сборники. Оно попало в список произведений, осужденных в 1857 году цензурой, и появилось только в полулегальном издании «Обломки» 1866 года.
— А вот это откуда: «Моя милая царица в Приюте, как самое презренное из всех созданий»? — прочитал Жозеф текст первого послания.
— Увы, всего я знать не могу, — сказал Кэндзи и поспешил навстречу старику-посыльному, который вытаскивал из своей бездонной сумки книги в сафьяновых переплетах.
Жозеф отвел Виктора в сторонку, к бюсту Мольера.
— Мсье Легри, ну а вы, вы знаете, что значит «Моя милая царица в Приюте»?
— Нет, — с раздражением ответил Виктор.
— Мсье Легри, ведь преступник не хочет, чтобы его поймали, почему же он тогда оставляет на месте преступления записки с двумя строками из Бодлера и непонятным текстом, подписанные, по всей видимости, вымышленным именем?
— Не знаю. Но по всему видно, что мы имеем дело с человеком образованным…
— Может, это женщина?
— …и он явно выбрал эти строки неспроста. Во-первых, стихотворение называется «Украшенья». Во-вторых: «Все сняла, не сняла лишь своих украшений»… Минуточку! — Виктор достал подобранную в гримерке певицы карточку и прочел:
Шлю эти рубиновые розы золотой девочке, баронессе де Сен-Меслен в память о Лионе и былых моментах счастья.
— Скажите, Жозеф, вам тут ничего не кажется странным?
— Золотая девочка, рубиновые розы. Явная связь с украшениями. Горячо, мсье Виктор, горячо!
— Между убийством на винном рынке и гибелью Ноэми Жерфлер есть еще кое-что общее. Подумайте.
— У меня уже мозг вскипает. Сдаюсь, мсье Виктор.