Три плюс одна
Шрифт:
Оба снизили голос до шепота, шаги стали неслышнее.
– Не понимаю, – признался Ник. – Это не любовь, этому даже нет названия.
Фаня укоризненно покачала головой:
– Это и есть любовь.
Ночь давила безмерностью, сверху скалилась ущербная луна, в палатках посапывали спящие. Кроме сопения, трепыхания палаточной ткани и стука в сердце все четче слышался скрип – чуть различимый, но его источник не оставлял сомнений.
Пальцы девушки затвердели и превратились в когти. Ник едва высвободился. Фаня не заметила. Она смотрела вперед.
Мутное пятно внедорожника размеренно колыхалось, запотевшие с внутренней стороны стекла превратились в непроницаемый занавес. Изнутри одно из стекол украшало нарисованное пальцем сердечко.
У Ника перехватило дыхание, и кольнуло в груди. Оба остановились. Ноги отказались идти дальше.
Фаня осторожно потянула его обратно. Он не сопротивлялся. Не оглядываясь, они зашагали в ночь.
– О чем ты думаешь? – глухо втекло прямо в ухо.
Ник ответил не сразу. В висках стучало: «Плодитесь и размножайтесь». И все? Это – высшая заповедь?!
Не все. Еще – «око за око, зуб за зуб». Но дальше – «Если ударили по левой щеке, подставь правую».
Нельзя зуб за зуб. Но еще больше не хотелось подставлять правую.
– Думаю о чувстве, которое нельзя пускать в свою жизнь, – тихо сказал Ник.
– Я тоже думаю о мести.
– Только что ты говорила другое.
– Я была не права. – Голос спутницы отвердел. – Я люблю его не меньше, чем ты ее. Но он сейчас «любит» ее. Я не хочу с этим мириться.
Она рывком остановила Ника и повернула к себе. Как куклу. Потому что мысли, желания, мечты – все исчезло.
Он не ответил на ищущие касания. Просто стоял. Взгляд, направленный сквозь активизировавшуюся Фаню, тупо смотрел вдаль.
На девушке вжикнула молния спортивной куртки, белые крылья разлетелись в стороны.
– Если незаслуженно обидели – заслужи.
Чужие руки положили его ладони на то, о чем мечталось совсем не в этом исполнении. Но это…
Сейчас это было важнее. Потому что было. Потому что здесь и сейчас. Густое, спелое, жадное…
Жар холодной мякоти ударил по мозгам. «Здесь и сейчас» – девиз Толиков. Луиза сейчас с Толиком. Почему? Потому что он лучше Ника почти во всем.
«Почти». Сказано ради самоуспокоения. Это тупое и неаргументированное внушение себе, что все вокруг плохие, а он один хороший.
«Чем же я лучше? Если пойду на поводу – буду таким же. Но я не он».
Руки отдернулись. Ник опустил голову.
– Прости. Не хочу, чтобы потом мне было плохо, оттого, что сейчас будет хорошо. Мы оба ни себе, ни им ничего не докажем. Но нам с этим жить.
Прошло немало времени, прежде чем в ответ донеслось устало-задумчивое:
– Знаешь, а в тебе тоже что-то есть. – Фаня застегнулась и на миг оглянулась на скрытую в темноте машину. – Настоящее. Только оно боится само себя.
– Пойдем спать? – Ник указал подбородком на палатки.
– Да.
Четыре ноги делали вид, что слушаются хозяев, хотя двигались по собственному усмотрению. Открывая палатку, Ник вспомнил, что не удосужился узнать, как договорились с размещением. Спрашивать было поздно. Он пропустил Фаню вперед, надеясь, что, как обычно, все устроится само собой.
Фаня легла на свободный матрас, на другом Рита спала между Мироном и Аскером – она обнимала первого, второй похрапывал сзади, забросив на нее руку и ногу.
– Ночью прохладно, а одеял нет, – объяснила Фаня застывшему на пороге Нику. – Рита сказала, что джентльмены, если они джентльмены, обязаны не дать дамам погибнуть от холода. Ты меня не бросишь в беде?
Ник аккуратно пристроился у нее за спиной.
– Спасибо, – сказала Фаня.
– Ты меня тоже греешь, так что взаимно.
– Не за это. Сам знаешь, за что.
Ник промолчал. Последние шаги к палатке он уже корил себя за «слабость», сейчас живое тело в руках сулило быстрое счастье, колени упирались в широкие бедра, в районе паха елозило нечто мягкое и ненасытное.
«Спасибо» все расставило по местам. Он не Толик. Точка.
Глава 7
Купальники, плот и амбалы
Утро началось с того, что девчонки искали купальники. Вечером их оставили сушиться на палатках. От ругани покраснели бы грузчики, особенно доставалось парням – подозрения в первую очередь падали на них.
– Если сейчас же не вернете… – несся угрожающий голос Риты из-за палаток.
– Да, отдавайте, пока мы добрые, – вторила Фаня, бродившая где-то рядом с Ритой, – или включу злопамятность на максимум, а фантазию выставлю на половину. Кто меня знает, поймет, что это больше, чем может вынести вменяемая особь, если имеет интерес остаться вменяемой.
Оленька чуть не плакала:
– Пошутили, и хватит. Ну пожалуйста!
Из небогатой семьи, она, видимо, основательно вложилась в эту деталь туалета и теперь в трансе поджаривалась на внутреннем огне.
– Может, ветром унесло? – успокаивал Бизончик.
– Везде смотрели, всю округу обошли!
– Тогда соседи утащили.
Нику показалось, что Бизончик в курсе событий. Или допускает некую возможность, влезать в которую не жаждет. Если так, то в деле однозначно замешан Толик.
Ник поглядел на соседей. Мирон спросонья тер глаза, Аскер разминался – крутимый ногами «велосипед» едва не сносил полог палатки.
– Соседи нас по дружбе едой завалили, – донесся голос Анфисы.
– Наверное, не просто так, – отозвался Бизончик. – С чего вдруг такой страстью к нам воспылали?
– Не к вам, а к нам, – отбрила Фаня.
– Или чтобы туда, куда им надо, налегке идти, – деловито дополнила Рита.
– А по пути чужое прихватили, – не успокоился Бизончик, – в качестве компенсации. Чтобы было, что вспомнить.