Три подруги и пустынная кошка
Шрифт:
Я шире распахнула глаза, пытаясь таким весьма паршивым способом потребовать объяснений, потому что говорить было тяжело, больно и каждый раз, когда я открывала рот, из горла вырывался судорожный кашель, отчего становилось еще хуже.
— Ди, — с сожалением покачал головой Макс, приподнимая край одеяла, чтобы оценить состояние раны на плече. — Ты так и не осознала, как влияешь на мужчин. Есть в тебе что-то, что притягивает взгляд. Заставляет смотреть на тебя. И чем дольше смотришь, тем меньше хочешь отрывать взгляд. Многие мужчины, в которых ты даже мужчин не видишь, смотрят на тебя — и не могут насмотреться. Так и бывает, когда любишь кого-то. Но они… ничего не получат, верно, любимая? Потому что ты — моя… целиком и полностью.
— У кого из нас двоих жар? — прошептала я, прикрывая веки и позволяя Максу делать все, что ему хочется. — Потому что бредишь точно ты.
— Нет, не брежу, — легко отверг мое предположение бывший друг, а теперь… а кто его знает, кто он мне теперь? — Если тебе нужны примеры — пожалуйста. Гриша.
Кровать пошевелилась, когда Макс встал. Удаляющиеся шаги, шуршание в дальнем углу комнаты, хотя при такой-то спартанской обстановке, чем таким он мог там шуршать было хорошим вопросом, но не успела я им задаться, как он вернулся. Кровать вновь прогнулась, он сел, с глухим стуком поставив на прикроватный столик что-то не тяжелое, но объемное.
— А что с Гришей?
— Гриша обязан мне если не всем, то очень многим. Именно с моей помощью, он стал Альфой. Его собственной силы было недостаточно, как не было достаточно и того авторитета, который он сумел завоевать в своей предыдущей стае. Но, несмотря на весьма скромные успехи, он пошел против своего прежнего вожака, бросив вызову тому, с кем не мог справиться. В том бою он едва не погиб. И будь на месте его соперника кто-то, чуть более жестокий, Гриша бы испустил дух в ту же ночь. Но ему позволили выжить и даже сбежать. Я подобрал его ночью, на обочине. Окровавленного, истерзанного, бредущего по грязным, припорошенным дорожной пылью снежным сугробам, придерживая почти полностью оторванную руку. Я помог ему залечить раны, а после — отправил к местным вервольфам. Там его приняли и даже не стали задавать вопросов, чем таким он не угодил предыдущей стае, что его не просто изгнали из семьи, но и выгнали из города, отправив искать новое пристанище. Именно кровная клятва мне придала ему силы. Не только он дал мне дополнительные ресурсы, но и я ему. Потому что ни одна магия не работает исключительно в одну сторону. Мы объединились, и после второй попытки свергнуть прежнего вожака, на этот раз удачной, он взошел на трон.
— Трогательное повествование, — сдерживая кашель, рвущийся наружу, сдавленно проговорила я. — Но при чем здесь я?
— До твоего появления Гриша был полностью предан мне. Не только из благодарности, но и потому что никогда не был дураком. Гриша понимает — благополучие каждого из нас зависит от общих усилий. И он верил в это, действительно верил, пока не появилась ты. Ваше знакомство положило начало его предательству. Он пошел против меня. Пошел из-за тебя.
Где-то рядом заплескалась вода.
— Я знаю, что Гриша делится информацией о моих делах с Князем. Он делает это, потому что думает, будто так защищает тебя. И он знает, что я знаю, но его это не останавливает. А я позволяю ему продолжать.
К коже прикоснулось что-то теплое и мокрое, от чего начало ощутимо пощипывать. Я вытянулась, словно меня тетивой натянули на лук. И зашипев сквозь зубы, услышала успокаивающее от Макса:
— Потерпи немного, скоро станет легче.
— Зачем Грише защищать меня?
— Потому что Гриша хочет тебя себе. Он хочет сделать тебя не просто своей любовницей, он хочет сделать тебя своей парой. Знаешь, что это значит у волков? Несмотря на свой весьма своеобразный стиль жизни, волки моногамны. Они выбирают себе спутницу один раз — и навсегда. Если подруга погибает, волк остается один и не создает пару повторно, храня верность своей возлюбленной. Ради своей пары волк готов отдать жизни — лишь бы вторая половина выжила. У вервольфа может быть потомство только от любимой, а в случае с вожаком — дети верховной пары считаются самым главным сокровищем стаи. Они растут в окружении всеобщей заботы и любви, их пестуют всей огромной семьей. При этом подруга вожака восходит на второе место в иерархии стаи. Она — все равно, что он, её слово — его слово, её решение — его решение. Никто не может даже бросить ей вызов, она — неприкосновенна. Звучит почти идеально, не правда ли?
Под собственное повествование Макс аккуратно и методично протирал мое плечо, уделяя особое внимание порезу и стараясь не повредить ткани еще сильнее, чем он уже сделал это ножом. Я такое старание оценила, но мысленно.
— Не для меня. Ненавижу идеалы, особенно — чужие, — проворчала я, терпя боль. — Толку в них никакого, лишь одна головная боль.
— Гришу не интересует, во что ты веришь и что любишь. Он руководствуется инстинктами вожака-оборотня, для которого ты — желаемая и желанная женщина. Вот только жизнь, которую он может тебе предложить, весьма специфична. Оборотнем он тебя сделать не может, но если ты станешь его подругой, то жить придется по законам стаи. Например, ваша первая ночь должна пройти в присутствии стаи. Иначе ваших детей никогда не признают, как потомков главной пары. Если вожак погибнет — подруга отправляется следом за ним. На жизнь без него она не имеет права. И должна либо покончить с собой, либо позволить членам стаи убить себя. А знаешь, как убивают волки? Разрывают на куски. Подруге вожака придется участвовать во всех ритуалах стаи, а их много, и большинство — покажутся дикими той, что сама не является оборотнем.
Договорив, Макс оставил в покое мое плечо. Совсем рядом что-то вновь заплескалось, будто он решил прополоскать белье.
Приоткрыв и скосив один глаз, я увидела бывшего друга склоненным над тазиком и промывающим кусок белой ткани. Вода в тазике была окрашена в подозрительно светло-зеленый цвет. И вокруг витал аромат трав.
— Тебе нравится меня лечить? — вопрос был риторическим, потому что спокойно мне не лежалось. Хотелось либо сбежать, либо уснуть — другие варианты не устраивали. — Лучше бы тебе нравилось меня не калечить.
— Мне нравится все, что связано с тобой, — невозмутимо согласился Макс. И продолжил: — Мне нравится, когда ты рядом.
— А меня от этого воротит, — упрямство все еще жило во мне.
— И все равно ты не можешь мне противиться, — с тихим смехом, таким интимным, что пробирало до внутренностей, заявил Макс.
Откинув одеяло, он обнажил мое бедро и принялся протирать рану на нем. Его движения были мягкими, плавными, бережными, и это так разительно отличалось от всего того, что было в подвале. И я уже и сама не понимала, какой он — жестокий или любящий, заботливый или беспощадный, злой или добрый?
А может быть, все вместе? И я зря ищу ту грань, с помощью которой могла бы отделить одно от другого? Потому что он — неделим. Многогранен. Всеобъемлющ.
И любовь его также безгранична, как и ненависть.
— Я не хочу быть подругой вожака, — тихо заметила я, накрывая глаза ладонью, потому что свет, который горел в этой комнате без окон не потухая, утомлял и стимулировал ломоту в висках, пробиваясь даже сквозь сомкнутые веки.
— Он может не спросить твоего желания, — просветил меня Макс, в то время, как покалывание, к которому я уже привыкла в руке, распространилось и на ногу, добравшись аж до пятки.
Меня напрягло такое заявление.
— Старые правила? Право победителя? Разве к этой ситуации оно применимо?
— К сожалению, да.
— Можно захватить добычу, но заставить добычу жить с собой невозможно. Ведь добыча остается добычей только до тех пор, пока не победит захватчика.
— Возможно, — уклончиво согласился Макс. — Но на войне нет правил.
— Мы не на войне, — поспешила заметить я, потому что тон, с которым он это сказал, мне не понравился.
— Очень скоро можем оказаться, — Макс закончил с ногой и накрыл её одеялом, что не могло не радовать, потому что кожа невыносимо зудела и ныла, будто жили тянули. — Для Гриши соперничество за тебя очень скоро может перерасти в войну. А если вожак не сможет тебя завоевать, но сможет захватить, то возьмет силой, и после этого уже никто не сможет вмешаться.