Три поэмы. В критическом сопровождении Александра Белого

Завальнюк Леонид

* * *

Не ночная свежесть виновата —Парень от волнения продрог.Что ни говори, а трудноватоВыбирать из тысячи дорог.– Оробел, должно быть?– Нет, не очень.– В чем же гвоздь?– Решиться не могу…– Ты бы объяснил, чего ты хочешь,Я тебе, пожалуй, помогу.– Ты устанешь слушать.– Не устану.– Ты смеяться будешь…– Никогда!– Станешь отговаривать…– Не стану.– Я хотел бы… славы!– Славы?– Да!Вырваться на трассу,А затем быПозабыть о всяких тормозах.Ненавижу черепашьи темпы,Рыбье равнодушие в глазах!Ненавижу плесенью заплывших,Хоть окурки об него туши!Ненавижу в двадцать лет нажившихСтариковский геморрой души!Мысли, заскорузлые, как ворот,Ненавижу более всего.Ненавижу этот скучный город,Пыльное спокойствие его!Завтра я уйду навстречу боюПо дороге схваток и атак,Чтоб на ней померяться с судьбою,Чтобы жизнь свою прожитьВот так!И со сна,О грунт споткнувшись слепо,Ветер вдруг ударил в небосвод,Приступ астмы покоробил небо,Чуть отхлынул, вновь окреп,И вот —Только туч распластанные гроздья,Только пыли вьюжные столбы…Душное, безмолвное предгрозьеВдруг над миром стало на дыбы.В грохот грома,Как в зубовный скрежет,Вековую боль свою вложив,Небо полыхающее режутМолний раскаленные ножи!..В отблесках зари золотокудрой,В мощном громе грозовой пальбыНад страною занималось утро —Утро человеческой судьбы.

Глава первая

1

Что

ни толкуй, а все же искониДорожной грустью все болеют, право.Веселый окрик:– Эй, ямщик, гони!..А в грудь польется пряная отрава.Ну, то понятно:Что за скорость? —Воз.Да, может быть, еще трясет жестоко.А тут —Взревел горластый паровоз,Пробили буфера,И мимо оконПоплыл вокзал, стандартный,Как всегда,На маловажных станциях Турксиба.Киоск зеленый:«Пиво и вода».И водокачка с флюгером красивым:На шпиле – конь,Который, по веленьюСтепных ветров, вертелся, говорят,А ныне, по причине заржавленья,На север скачет много лет подряд.Картофельная темная ботваИ та гряда, где в детстве, не без риска,Не из нужды, а так – из озорства —Он воровал морковку и редиску.Кудрявые зеленые газоны,Куда приводит парочки весна.И площадь та, где вечно глухо стонетНадколотая молнией сосна…А вот уж и землянки потекли —Замшелых крыш затейливый орнамент,И горы свежевынутой земли,И всюду ямы, ямы – под фундамент.А поезд мчит. И за окном бегутРазъезда будки,Плавно, как на лыжах.Далекий медицинский институтУже на десять километров ближе.Четвертый семафор с поднятою рукой…По сторонам – веселые посевы…Давно уж скрылась башняИ на башне конь,С таким упорством скачущий на север.

2

Не можем ездить мы, не беспокоясь,Что где-то неотложные дела,Не можем не бранить курьерский поездЗа то, что скорость поезда мала,За то, что вот не мчит, как ветер, нас он,А катит, словно старая арба,За то, что он – подумайте! – по часуСтоит у телеграфного столба…Но вот в купе «отсушен» дубль-пусто,И местный весельчак и острословНа остановке сбегал за капустойДля флотских новоявленных «козлов».И если те, кляня размер и вялость,Грызут ее старательно, с душой, —Считайте, что поездка состоялась,Как говорили раньше – «на большой»!Вам сутки вдвое кажутся короче,Короче втрое кажется прогон.Взошла луна. Темнеет.Дело к ночи.Шумит вагон, волнуется вагон.И этот шум, и смех неугомонный,И стук костяшекДружно создаютКакой-то безалаберный, вагонный,Но славный, не стесняющий уют.И кажется, что в этом общежитьиДруг с другом каждый тыщу лет знаком.– Посудинку, мамаша, одолжите,А ты, орел, слетай-ка за чайком!«Орел» моментом обретает крылья,Схватив кофейник, мчится, как стрела.А тут уже и чемодан накрылиДля расширенья площади стола.Без приглашений сходятся соседи,Расселись все компанией простой,И затрещал от всякой вкусной снедиБольшой импровизированный стол.Порылась в узелке своем старушка,В бауле покопался старичок —Папаша ест мамашины ватрушки,Мамаша ест папашин балычок.Потом орехи чьи-то хором грызли,Скорлупки – в кучку, чтобы меньше месть.Все было так,Как будет в коммунизме,По представленью любящих поесть.

3

Из всей компании один, пожалуй,На этот братский ужин не попал.На средней полке в этот час лежал онИ неукрытый, вздрагивая, спал.И чтобы из окна не прохватилоЮнца, избави боже, сквозняком,Старушка сердобольная накрылаЕго огромным клетчатым платком.На добром слове вряд ли ошибусь я,Хоть самовольно выскажу его:Спасибо вам, хорошая бабуся,От имени героя моего.Ценитель незаигранных прелюдий,Его искал я много лет подряд.Я знать хотел, куда уходят люди,Которые о славе говорят.Пусть на виски скорее ляжет проседь,Чем на бумагу первая из строк, —Я должен знать,Куда его заброситВот этот диковатый гонорок,Который век не уживется с леньюИ, беспощадно сердце теребя,Не раз заставит взвыть от сожаленья,Что «Дон-Кихот»Написан до тебя,Что до тебяМожайский стал крылатым,Что до тебяДжордано был сожжен,Что без тебяУже разбужен атомИ вдвое большей силой укрощен…Я должен знать,Какие проявленьяНеведомая молодость найдет,Как человек другого поколеньяЗнакомые зачатки разовьет.Мы старше чуть.У нас, как говорится,Чубы, как смоль, в сердцах огонь горит.Мы в 45-м начинали бритьсяИ неокрепшим басом говорить.Мы с первых дней войны входили в моду,Нам в 43-м не было цены:Для каждого колхоза и заводаБольшой подмогой были пацаны.Одежда и заботы не по росту,Порой и все семейство на плечах…Мы рано научились думать простоО самых перепутанных вещах.Мы рано сердцем ощутили братствоРомантики и повседневных делИ дикий гонорЗаковали в рабство,Чтобы не мы, а он на нас потел.Но ходят слухи, что по старым прошвамСудьба кладет замысловатый след,Что непременноГде-то в дальнем прошломНачало всех падений и побед.Возможно, так.Приму на веру кроткоИ возвращусь, десятком строк всего,К началуБиографии короткойСтроптивого героя моего.

4

Когда у вас чужих воспоминанийО вашем раннем детстве нет,ОноЛежит спокойно где-то в подсознаньи,Как светлое, неясное пятно.И первое, что в памяти осталось,Что впитано навечно, всем нутром,Для моего героя начиналосьС суровых слов:– От Совинформбюро!..Из звуков помнит он —Кидавшийся на стены,Назойливый и липкий, как смола,Под крышей где-тоДикий вой сиреныИ острый взвизг разбитого стекла.Он помнит —В «щель» пробившееся небо,Вокруг земля, чадящая, как трут,Деревья развороченные мрут…Из сладостей он помнитСладость хлеба,Колючего и черного, как грунт.…Нестройные походные колонны,Пучок морщин у жестких глаз отца,А после —эшелоны,эшелоныИ снова эшелоны без конца…В мельчайшие подробности вдаватьсяМне надо бы, когда я говорюПро страшно длинный путь эвакуации,Направленный куда-то на зарю,Про холод,Что навис над всей планетойИ в комнатах нетопленых крепчал…Но я уверен,Что не только в этомИскомое начало всех начал.Я знаю, что его ростки живыеЕще таятся в том далеком дне,Когда с сиротством собственным впервыеОстался человек наедине.

5

Дорога. Снег. Уходит батальон.Отец в шинели, на ремне подсумки.А через год угрюмый почтальонЯвился в домИ долго рылся в сумке…С тех пор и мать не вынесла, слегла.В лице покой и тихая усталость,И холод…Только капелька теплаВ глазах ее прищуренных осталась.Когда ж и этот огонек ослабИ еле-еле теплился часами,ПришелКакой-то лысый эскулапС бутылочно-зелеными глазами.Не отерев сапог, вошел он в спальню,Пощупал пульс веснушчатой рукойИ сухо бросил:– М-да. Исход летальный.Все кончено.Надежды никакой.Его тогда до судорог взбесилаЦиничность в заключении таком.Ты слышишь,Облысевшее бессилье, —Спаси ее, не думай о другом!Хоть попытайся выход отыскать,Вот твой халат,Не трать минут впустую.Нельзя же смерть спокойно пропускать,Не возражая ей, не протестуя!А тот стоял ненужный, словно тень,И столько равнодушья в постной мине!..Он был доволен, очевидно, тем,Что он ни в чем формально не повинен.Потом глухая ночь.И ты один.И это одиночество – как камень.Лишь сумрак все по комнате бродил,Лица касаясь влажными руками.Хотелось вдруг с постели соскочить,И, высадив плечом двойную раму,На землю статьИ резко ощутитьКолючий снег под босыми ногами,Такое сделать что-нибудь с собой,Чтоб это вдруг сознания лишило,Чтоб резкая физическая больХотя б на мигДругую заглушила.Мне б рассказать,Как скрежетом зубовОн отвечал на жалость и заботуИ как, уйдя от даровых хлебов,Он, как к родне,Направился к заводу.О том, как он уже в пятнадцать лет,Разбередивши гордость, злое чувство,Всей болью ссадин постигал

секретСурового слесарного искусства.Мне б рассказать о том,Как билась школа,Стремясь вовлечь его в свои дела,Как отмолчался он от комсомола,Как улица его не приняла,Как он, на всех насупившись порою,По месяцу ходил с зажатым ртом,Как бредил он каверинским героемИ сам себе не признавался в том,Как грезил он весенних вишен цветом,Как десять классов по ночам кончал…Но я уверен,Что не только в этомТо самое начало всех начал.

6

Мы холодны к богам, что дали греки.Другим огнем, по-новому, горя,Мы чтим любовь,Что запрягает реки,Рождает пресноводные моря.Но все ж порою греческая мераЕще берет,берет сердца в полон,И хочется, чтобы она – Венера,Чтобы влюбленный —Это Аполлон…А если ты нескладнейший детина,А если пара рук, как два весла,И откровенно рыжая щетинаНа месте шевелюры проросла?..Не знаю, что – улыбка, губы, брови ль,А может, взглядВ дорогу поманил,Но только нежный полудетский профильЕму весь мир однажды заслонил.А тень надежды родила тревогу.И, словно прозревающий слепец,Он целый год все ожидал подвоха,И не дождясь, поверил, наконец.И незаметно схлынула усталость,К которой он годами привыкал,И только, как проклятие, осталасьВсе та же немость и боязнь зеркал.Природу трудно упрекнуть в повторах..Ее законы каждому ясны,Но есть пора, по образу которойУ нас сложилсяИдеал весны.И кажется, что если снова станетКогда-нибудь для сердца грудь тесна,На землю непременно вновь нагрянетДо мелочей похожая весна.И так же встанет месяц остророгий,И так же дрогнет огонек в окне…Я видел их.По парку, без дорогиОни идут в вечерней тишине.А по земле бредет весна босая,Ковры проталин под ноги стеля,А ветер, на деревьях нависая,Шумит, вершины сосен шевеля,А снег спешит холодной мокрой ватойПод каждый куст упрятаться хитро,И пахнет воздух почкой горьковатой,И давит,давит сердце на ребро.Найди слова и дай излиться пылу.Не губы, нет,Чтоб хоть в руке рука.Я видел их.И что меж ними было,Я не берусь сказать наверняка.Я мог бы только рассказать,Как билаЕго душа во все колокола,Как буйная, неведомая силаЕго в дорогу дальнюю звала,Как, не на шутку становясь поэтом,Он вирши никудышные тачал…Но я уверен,Что не только в этомТо самое начало всех начал.И если даже правда то,Что в прошломПунктиром прошв грядущее дано —То этим самым пресловутым прошвамНазавтра лишьРодиться суждено.В нем – тьма начал,А победит какое,Никто не вправе говорить пока.Возможно, этоНенависть к покою,А может —Нелюдимость бирюка.А может…Я бы тут немалоТого и этого еще сказал,Но слышите —На стрелках застучало,Но видите —На вас бежит вокзал.С веселым шумом в город вытекаетТранзитных душ бесчисленный поток,И где-то вдалеке уже мелькаетБабуси нашей клетчатый платок.И мне, не тратя времени напрасно,Вслед за героем надобно итти,И все неясное да станет яснымВ ошибках,В столкновениях —В пути.

Глава вторая

1

Из тьмы огнейУзор спокойный вышит,Мерцает сонно обская вода.Каким-то тихим благодушьем дышатОгромные ночные города…Но только верить этому не надо,От радужных иллюзий откажись.У городаЛицо иного склада —Лицо мужчины, знающего жизнь.Он перед всеми двери отворяет,Он самых хилых не встречает злом,Но каждого пришельца проверяетНа стойкость,На изгибИ на излом.К его душе не заржавела дверца,Ты хоть началом дела угоди.Но если ты пришел с порожним сердцем,Пока не поздно,Лучше уходи.Мне до сих пор твоя суровость снится.Мне не забыть вовек твоих обид.Но я готов сегодня поклонитьсяТебе, огромный город на Оби.Твоим заводам,Что во мне будилиДушевный зуд, корчующий старье,Твоим театрам,Что меня стыдилиЗа дикое невежество мое.Мне б не спеша опять пройтись по залам,Где я к искусству приникал порой,Да некогда.Пора идти к вокзалу,Где первый раз заночевал герой.

2

Вокзалы все похожи друг на друга.На каждом вечно ожидает васТа самая нервическая скука,Что зародилась у билетных касс.Терпеть ее – немыслимое бремя,Когда уснуть не может человек.Ему казалось,Охромело время,Ему казалось,Ночь продлится век.И не успел, по-августовски жидкий,Рассвет прильнуть к оконному стеклу,Он сгреб свои нехитрые пожиткиИ зашагал в предутреннюю мглу.Упругий ветер ринулся навстречу,Росой зари пропитанный уже.Он шел и шел.И расправлялись плечи,И легче становилось на душе.Свет фонарей, неяркий и короткий,Вдали наплывы заводских дымовИ серые огромные коробкиВ 30-м понастроенных домов —Все по рассказам было так знакомо,Так узнавалось просто и легко,Что он почувствовал себя, как дома,Впервые здесь от дома далеко.Он знал, что там,За третьим поворотом,Где на фронтоне серафим без крыл, —Те самые чугунные ворота,Что он во сне уже давно открыл.И во дворе, обрызганный лучами,Что про запас ушедший день сберег,Тот самый дом,Что мысленно ночамиУже исхожен вдоль и поперек.Должно быть, жутко у его порога,Когда, остатки бодрости губя,Уныло и по-стариковски строгоОн сотней окон смотрит на тебя.А может, глянет вовсе не сурово?А вдруг скользнет в его улыбке май?И он промолвит запросто:– Здорово!Я ждал тебя.– Я прибыл. Принимай…– Работа не из легких.– Я не дрогну.– Не хватит дня.– Я буду по ночам, —Ты только дай мне дальнюю дорогу,Ты только сделай из меня врача!Громады серых заспанных кварталов,Булыжно-сизый глянец мостовой,Расщелины чернеющих порталов,Бульвары, окропленные листвой —Все проносилось мимо,Пролетало,С мечтой как будто заключив пари.Он мчал,Покуда на пути не всталоПылающее зарево зари.

3

Еще в соку сады всего Союза,А уж в Сибири надписи висят:«Водители! Остерегайтесь юза!»И ниже лаконично: «Листопад!»Мы листопад увидим без подсказок.Но это значит, что пришла пораНеповторимых сочетаний красок,Особенно волнующих с утра.Пусть солнце за горами, за долами,Пусть только просыпается оно,Но вон уже вдали, за куполами,Огнем восхода небо зажжено.И кажется —Дробясь, ложится даль таНа зелень увядающей травы,На черные полотнища асфальтаОсенними заплатами листвы.Он все стоял, от красоты немея,Застигнутый врасплох на полпути,По-детски не стремясь и не умеяНахлынувших раздумий обойти.Он все смотрел, как шире простиралсяСплошной поток холодного огня,Как будто в нем он высмотреть старалсяНеведомое завтрашнего дня.И видел все:Последние минутыПоследнего экзамена идут.Он открывает двери институтаИ входит в долгожданный институт.И как по нотам дальше.И в конце тамОн видел ясно, так, что стыла кровь, —Вот жало всемогущего ланцетаОн принял от седых профессоров.И рукоплещет зала, залитаяОгнями люстр.Потом вокзал. Гудок…И вот опять поля, поля Алтая…Знакомый с детства тихий городок…На шпиле конь…Перрон разноголосый…А на земле та самая весна,И кто-то юный и русоволосыйНе может оторваться от окна…А он идет – и отступает тленье,Он буйствует с ланцетом, как гроза,И лезут из орбит от удивленьяБутылочно-зеленые глаза.Багровый шар ползет все выше, выше,На горизонте вянут кумачи,И вот уже ударили по крышамНегреющие первые лучи.И бросив рябь на вспыхнувшую воду,Огромный город праздновал рассветПризывными гудками всех заводов,Задорными клаксонами «Побед».И мне б на карканье не строить музу,От старческих брюзжаний я здоров.Но хочется, чтоб лозунг«Бойтесь юза!»Предостерег не только шоферов.Идея нотМне по душе, признаться,Хоть я уверен, что во все векаОт жизни нужно ждатьИмпровизаций,Поскольку жизнь – великий музыкант.Но перед боем эту мысль не будят.– Тебе пора, пожалуй?– Да, пора.– Ну, что ж, иди,И пусть тебе не будет,Как говорят, ни пуха, ни пера!А мы, пока ты будешь непосильныйСвой труд вершить, в борении с собой,Для ясности вернемся в город пыльный,Так искренне оболганный тобой.