Три поколения
Шрифт:
— А выполните ли, Илья Михайлович? — усомнился председатель исполкома.
— Выполним, Гордей Мироныч.
Подошли Андрей и Уточкин.
— Сегодня же докажем это на деле, — загорячился Ястребовский. — И вот еще, что пришло мне в голову, — главный инженер как-то загадочно посмотрел на окружающих, — снятыми мы увеличим на один корпус плуга к более мощным тракторам «С-80», и они как миленькие потянут шестикорпусные по любой дернине, не только на второй, а и на третьей скорости.
— А чем же ты его, шестой-то корпус, к пятикорпусному приклеишь? — с волнением вступил в разговор Боголепов.
— Нужда, Константин Садокович, и железо гнет, а это — плевое дело! Сделаем даже и в полевых
— И выдержит?
— Головой ручаюсь!
Гордей Мироныч одобрительно похлопал Ястребовского по плечу.
— А я было собрался ругаться с тобой… Выйдет, Илья Михайлович, по-твоему, — не знаю, что для тебя сделаю!.. Это если удастся, а я чую, что непременно удастся, — вновь заговорил Гордей Мироныч. — Надо будет в нашу районную газетку…
Старик развеселился.
— Слушайте, расскажу вам случай со мной… Дело было лет пятнадцать тому. Я тогда еще совсем молодой был, первый год на партийной работе. А в технике, как говорится, ни в зуб ногой. Тракторов были единицы, и зябь мы пахали до белых мух. Приезжаю однажды на отдаленное поле — и вижу, стоит трактор и около него тракторист мается… — Гордей Мироныч загадочно покосился на Ивана Анисимовича Шукайло. — А уж стужа была. Ветер с ног валит, снег слепит. Меня, только я вылез из машины в ватном пальтеце, насквозь пробило… Как сейчас помню, молоденький, лет восемнадцати — девятнадцати тракторист был, а здоровяк — на голову меня повыше. Лицом черный-пречерный и курчавый, как баран… Н-да… Стоит весь измазанный, в солидоле, в бензине, со сбитыми в кровь пальцами, с синими от холода губами и злым лицом. Оказывается, уже полсуток он бьется и не может исправить остановившийся в борозде трактор. Поздоровался, спрашиваю: «Что стоишь? В чем дело?» — «Сам не знаю, в чем. Должно, заболел мой трактор». — «А чем заболел?» — «Черт его знает чем. Похоже на грипп — и кашляет и чихает, а ни с места…» Покрутился я возле трактора, покрутился и пошел от него, в машину, а бедолага в поле на холодном ветру около трактора остался, возможно голодный как волк. И разобрало его тут: зло выругался он от всего сердца и проворчал: «Ездиют тут, мешают только, казенные машины бьют, бензин жгут…»
Старик покосился на Шукайло, и тот покраснел. Все повернули головы на смущенного Ивана Анисимовича.
— Много времени прошло, а как вспомню про этот случай, всегда говорю: «Прав был парень». Ездить нашему брату и не помогать народу — значит жечь понапрасну бензин и, главное, обманывать себя и других.
Глава II
Не одну бессонную ночь провел Андрей со дня отъезда Неточки. Ему казалось, что о его позоре узнали в МТС все и что дольше оставаться ему здесь нельзя. Потом, когда немного оправился, пришла тупая тоска. У людей с пылким воображением ошибка превращается в преступление. Так было и с Андреем. Прежде всего он чувствовал себя виноватым перед Верой. Написал ей два письма, но ответа не дождался.
— Позвоню!
Но и дозвониться не удалось. К телефону подходила Маша Филянова и, как казалось Андрею, подчеркнуто холодно и неправдиво отвечала: «Вера Александровна в поле…» Дважды он порывался попасть в колхоз «Знамя коммунизма», но разлившаяся река отрезала работавшие в этом колхозе отряды от МТС.
Оставаясь один, Андрей мысленно все время возвращался к Вере. Вспоминал полный страдания взгляд девушки, ее крик: «Ты, конечно, пойдешь к ней! Пойдешь!»
Работать… Только работать!
И Андрей ушел в спасительную работу. Он метался по пахотным массивам, помогал колхозным агрономам организовывать подвозку семян, проверял работу полевых и тракторных бригад. Большие
Но первая же пятидневка разочаровала молодого агронома. Андрей был уверен, что во всех бригадах, наученных тяжелым опытом прошлых лет, начнется борьба за сжатые сроки сева, высокое качество работ. «Пришла весна — тут не до сна». В действительности же тракторы и сеялки простаивали. То не подвезли семена, то люди явились в бригаду лишь к одиннадцати часам, то с водовозкой что-нибудь случилось, то обед опоздал, то запасных частей не оказалось в наличности. Неполадкам не было числа.
План сева, расписанный Андреем не только по дням, а и по часам, летел кувырком. «Может быть, во всем этом повинен только я? Не умею организовать народ?» — думал главный агроном. Он вставал до солнца, так же как и Боголепов, спать ложился не раньше одиннадцати, а число неполадок не уменьшалось.
С тайной завистью наблюдал Андрей за работой директора. Боголепов делал все играючи просто. Иногда с бранью, иногда с шуткой, но всегда уверенно и споро. Вот он, большой, сильный, красивый, направился в строительную бригаду на строительную площадку — «Площадь целинной весны», как называли ее москвичи-комсомольцы, прибывшие в МТС со второй партией, — издали зорким глазом окинул «площадь», заметил происшедшие за день изменения и сейчас же сообразил, что от него, от директора, требуется…
Боголепов вдруг убыстрил шаг и уже не идет, а бежит к клубу. Через минуту Андрей увидел его наверху размахивающим руками. Рядом с ним — бригадир строительной бригады, проворный, узкоплечий комсомолец-москвич. Он что-то объясняет директору и тоже машет рукой.
Андрей подошел ближе, стал слышен бас Боголепова:
— А еще техник! Да тут и без ватерпаса, на глаз видно… Мал угол: кровля получится плоской. Зимой ее продавят снега, весной и осенью прольют дожди — и тес сопреет вдвое быстрее. Круче ставь стропилины!
А через минуту широкая спина Боголепова мелькнула у столовой, и уже там он дает указания каменщикам, растворяющим известь, плотникам, врубающим дверные косяки. «Откуда у него, у механизатора, опыт прораба?» — дивился главный агроном.
Андрей любил бывать на строительной площадке. В заметно определяющихся ее контурах он, как и строители-комсомольцы, уже видел будущую «Площадь целинной весны» с газонами в центре, с тротуарами у домов, у клуба, у магазина. Любил слушать разговоры строителей-плотников, рослых, большеруких, веселых ребят. «Что-то простое, прочное и красивое в них», — думал Андрей. Ему нравились новые слова и поговорки, которыми сыпали строители: «Вязать венцы», «Класть матицы», «Срубим — как чашу выточим, хоть воду наливай — не потечет»… Но задерживаться на площадке в дни посевной главный агроном не мог. Он отправлялся в ближние от центральной усадьбы бригады, где тракторы поднимали целину и залежь, а сеялки стояли, ожидая, когда соберутся «засыпальщицы».
Шли дожди, дули резкие северные ветры. А если стихало, то с ближних гор в долины, в степи наплывал такой туман, что в десяти метрах ничего нельзя было рассмотреть.
Задумавшись, Андрей стоял на крыльце конторы. Подошел Огурцов.
— Не весна, а сплошная перепелесица! — блеснул он подхваченным где-то новым словцом.
Андрей посмотрел на Игоря, одетого в какой-то несуразно длинный бешмет и в растоптанные валенки, на смешную его козлиную бородку и не сдержал улыбки.
— А ты, вместо того, чтоб на весну сердиться, разозлился бы на свою связь. И вчера и сегодня от семи отрядов сведений не поступало. И живем мы с твоей связью, как в тумане. Рассердись-ка! — И пошел в степь: природа всегда умиротворяла его.