Три портрета эпохи Великой Французской Революции
Шрифт:
Эти перемены означали, что во французском королевстве стрелка часов была передвинута назад, и время шло по старому, установленному еще во времена Людовика XIV счету, монархия, привилегированные сословия живут сегодняшним днем, не заглядывая в неизвестные, загадочные листки будущего. « На наш век хватит», — монархия, просуществовавшая почти тысячу лет, переживет и завтрашний день.
Мирабо, кактолько до него дошли роковые вести, разрушившие все радужные надежды и планы, немедленно воспользовался последним советом Малерба: он бежал из Франции. Это оказалось легче, чем он ожидал: в его распоряжение были предоставлены даже почтовые кареты. Господин де Монтеро, просвещенный правитель провинции Бургундия, был также потрясен падением правительства, пробудившего столько надежд, и считал долгом совести помочь чем
И вот Мирабо вновь на свободе. Как легко дышится, он больше не испытывает становившегося невыносимым ощущения травимой со всех сторон собаками лисицы. Он в Швейцарии; он свободный человек и гражданин.
Мирабо вполне уверен в своих силах: природа наделила его даром красноречия и он владеет пером. С таким могучим оружием давно пора вступить в открытое сражение с деспотизмом.
Граф Оноре-Габриэль Рикетти де Мирабо — плоть от плоти французской аристократии. Но никто лучше него не знает все ее пороки, все низости, все преступления, на которые она способна. Он все это испытал на собственной шкуре; они его травили, они были готовы растерзать его в клочья. Его отец — «Друг людей», просвещенный либерал, человек передовых взглядов, мстительной злобой преследовал родного сына с помощью феодальных lettres de cachet, стремился сгноить его в тюремных подземельях; его мать хладнокровно целилась в лоб своего первенца; он никогда не забудет этих минут в замке Пьер-Бюффиер. Его жена — ласковая Эмили, прячущая за сладкой улыбкой змеиную злобу и с грациозным изяществом выжидающая миг, чтобы нанести смертельный укус — отравить своим ядом. Маркиз де Мариньян, ее отец, его тесть, — алчный стяжатель, человек без совести, без чести, без души, лихоимец и тиран; госпожа де Рюффей де Монфор — чванливая спесь, — а чем, собственно, чванится? — закосневшая в мелочном тщеславии и глупости старуха, готовая ради ничтожного честолюбия подсовывать кому угодно своих дочерей…
Таковы самые близкие, родные, его окружение… а дальше вся эта высокомерная, заносчивая знать, все эти первые фамилии королевства…
Графу Мирабо давно пора свести счеты со своей родней — с этой волчьей стаей, шедшей с горящими ненавистью глазами и оскалом клыков по его следам. Мирабо, лучше чем кто-либо другой, понимает, что весь этот строй привилегированных сословий прогнил насквозь.
Волки в овечьих шкурах, вороны в павлиньих перьях — он-то хорошо знает, чего стоят на деле все эти улыбающиеся, пересыпающие тонкими шутками речь господа в нарядных костюмах, тщательно завитых париках, шелковых чулках и туфлях на высоких красных каблуках. Он знает, как эти ласковые господа умеют плести почти незаметную паутину интриги, к концу сплетающуюся в удавную петлю, как с пленительной улыбкой они умеют подносить блещущий хрустальными гранями бокал прозрачного вина, в котором растворены капли смертельного яда. Пора, пора сводить счеты. Слишком долго его заставляли молчать. Он не может, не должен, не имеет права молчать.
Граф де Мирабо, кипящий неукротимым негодованием против своего сословия, против этой тупой, ограниченной, высокомерной аристократии, против обветшалого, косного режима деспотизма, силен в своем отрицании, во всем, что против. Но может ли он с такою же убежденностью и силой противопоставить этому старому, изжившему себя миру позитивную программу?
В этом его ахиллесова пята. Все эти годы, когда шло его формирование как политического деятеля, как противника режима, оп оставался одиночкой, преследуемым и гонимым изгоем аристократии, скитавшимся по казематам и крепостям, отрешенным от мира узником, бесконечно далеким от народа. И в этом главная слабость Мирабо. Он враг, он обличитель деспотизма, но он не мог бы, как Жан-Поль Марат, назвать себя Другом народа. Народ? Он его не знает: он знаком с ним лишь как с литературным понятием, заимствованным из сочинений Жан-Жака Руссо.
Принято считать, и для этого есть веские основания, что формирование лидера либеральной оппозиции и противника абсолютистского режима произошло под влиянием передовой просветительской литературы XVIII века. В какой-то мере это действительно так. Но при этом в формировании антифеодальных, антиабсолютистских воззрений Мирабо значительную роль играет его личная судьба, его биография: десять, нет, пятнадцать лет преследований и гонений, которым подвергался он со стороны сильных мира сего. Он-то знал не из книг, а из собственного опыта, из горестных уроков безжалостно растоптанной молодости, как тяжела рука главы феодального клана, как жестока, деспотична, беззаконна неограниченная сила королевской власти, попирающая права человека.
Но в те недолгие счастливые дни, когда Мирабо вдыхал полной грудью сладостный воздух свободы, когда он обдумывал, с каких разящих ударов надо начать открытую войну против системы деспотизма, его поразила вставшая перед ним во всей суровости и неотразимости дилемма: а Софи? Что будет с Софи?
Забыть ее? Перечеркнуть страницы этого бурного романа? Считать его преходящим любовным происшествием, каких было так много в его жизни? Не вспоминать? Уйти не оглядываясь? Все пройдет, все проходит, она погорюет, поплачет, а затем постепенно — время все исцеляет — забудет и Габриэля, и их недолгую пылкую любовь. Поступить так?
Это решение представлялось самым простым и легким. Оно как бы само собой подразумевалось: мало ли женщин встречалось на его пути?
Но нечто более сильное, чем логика бесспорных, как ему казалось, доводов, заставляло его вновь и вновь возвращаться к этим мучившим его вопросам.
Он отдавал себе отчет в том, что бегство из Франции вместе с Софи создаст для него совершенно иные, неизмеримо более трудные и опасные условия. Дело было не только в том, что он брал на себя ответственность за ее судьбу и что он, законный супруг Эмили Мариньян, графини Мирабо, не сможет представлять Софи как свою жену. По законам того времени похищение замужней женщины, законной супруги маркиза де Моннье, будет квалифицироваться как государственное преступление. Со времен гомеровского эпоса о Троянской войне, о похищении супруги царя Менелая прекрасной Елены поколения были воспитаны в уважении к непререкаемости законов об освященных господом богом и церковью браках…
Как же поступить?
Ведь он прежде всего политический деятель pi бежал из родной Франции по совету Малерба не ради личного благополучия, а для того, чтобы оттуда, из свободной страны, атаковать своим пером темные силы зла, вновь взявшие верх в королевстве… Но эти разумные доводы рушились: он не может бросить Софи, не может предать их любовь.
Габриэль устанавливает связи с Софи. Через верных людей, а частью через купленных они поддерживают тайную переписку. Мирабо узнает, что Софи в порыве отчаяния приняла большую дозу яда (лауданума). Но ее молодой организм оказался сильнее: она промучилась несколько дней, но выжила. Тогда она приняла решение бежать из пределов Франции и там соединиться со своим возлюбленным. Мать грозила, что запрет Софи в монастырь, но дочь ей ответила, что если она посмеет это сделать, то она сожжет монастырь и либо погибнет.в пожаре, либо убежит. Госпожа де Рюффей ужо убедилась в неукротимом характере своей дочери; она ее уже побаивалась: от этой молодой женщины, одержимой страстью, можно всего ожидать.
Софи переезжает из Дижона в Понтарлье, поближе к границе Швейцарии. Дважды, 31 мая и 12 июня, она пыталась бежать, но на границе была задержана.
Эта неодолимая всепобеждающая страсть молодой женщины кладет конец колебаниям Мирабо. Он не может обмануть ожиданий Софи, предать их любовь. 15 июня он пишет своей сестре: «Я всем пожертвовал ради любви. Я никогда больше не смогу вернуться на свою родину, даже если придет время, когда я этого захочу». Эти горестные строки показывают, что он отчетливо понимал, как велика тяжесть ответственности, которую он возлагал на свои плечи.
Отныне он озабочен тем, как организовать переход Софи де Моннье швейцарской границы. Чета Рюффей объединяется с маркизом де Моннье и его родней, чтобы общими усилиями воспрепятствовать бегству неверной жены и непослушной дочери. Мирабо со своей стороны призывает на помощь сестру Луизу де Кабри. Она приезжает в укромное место возле швейцарской границы.
Луиза устанавливает (через посредников) прямую связь с Софи, вырабатывая во всех деталях план бегства. Безошибочный женский инстинкт побуждает Софи просить ее возлюбленного рассказать ей немного подробнее о его сестре; она ведь ее никогда не видела.