Три повести без совести
Шрифт:
До самого Петербурга.
Круг конкурентов сокращался,
Но Анэгын не сомневался.
Он лучше всех постиг науку
Стрельбы из северного лука.
Ну и к тому же, всех скорее
Тынзян бросал он на хорея.
(Тынзян — аркан, хорей
Собак, оленей погонялка).
А если у стихотворений,
Хорей — размер и ритм строк,
Который пушкинский Евгений
От ямба отличить не мог.
А Пушкину, сказать к примеру,
Я бы ответил дифирамбом,
И переняв его манеру,
Пишу четырёхстопным ямбом.
VII
С утра турниры продолжались.
Уже немногие остались,
Чтобы рискнуть ещё разочек
Заполучить вождёвых дочек.
Два здоровенных якута
Тягают шест туда-сюда,
А рядом мальчики-нанайцы
Друг другу отрывают яйцы,
Подпрыгивают через нарты
И в цель бросают топоры.
Вот только не играют в карты.
Ну нет у них такой игры.
Пока там все творили это,
Один Олень нарисовался.
Он в рамках русского сюжета
За младшей дочкой увивался.
У Пушкина он звался Ленский,
А здесь предположить неловко,
Оленьский он или Тюленьский,
А может быть, Зеленьский Вовка.
Он как-то тихо появился,
Как все не бегал, не скакал.
Он за невестой волочился
И в уши ей стихи толкал.
Как там олень по тундре ходит,
Как ягель радостно цветёт.
А это девушку заводит
И она сразу же даёт.
Такую хитрую подлянку
Подкинул этот мелкий бес,
Залез в доверие, в ярангу
И ещё дальше к ней залез.
VIII
Вы спросите, а где Татьяна,
Ну Татанэ, как её там…
Но в рамках этого романа
Она не интересна нам.
Она ведь не училась в школе,
Так что ещё о ней сказать?
“Я к вам пишу — чего же боле”
Не может даже написать.
Оно для местного масштаба
И вовсе даже ни к чему.
Должна быть в доме просто баба,
Тогда всё будет по уму.
Вот так Эугэн, в смысле Евгений,
Её тогда и застолбил.
Он не читал стихотворений,
Зато из лука метко бил.
И в доказательство, что это
Важнее, чем духовный мир,
Он самозваного поэта
Однажды вызвал на турнир.
Они сошлись, волна и камень,
Стихи и проза, так сказать.
И вот, кто луком, кто стихами,
Друг друга стали оскорблять.
Один заплёван. Только это
Его не может огорчить,
А вот у бедного поэта
Стрела из задницы торчить.
И Пушкин пал, стрелой пронзённый,
И Лермонтов ему вослед.
И я, хотя и отдалённо,
Но тоже всё-таки поэт.
Ну, не совсем поэт, признаюсь,
Но зад подняв из-за стола,
Я тоже как-то опасаюсь,
Не прилетела бы стрела.