Три прыжка Ван Луня. Китайский роман
Шрифт:
На берегу залитого лунным светом озера Ма совещался с восемью братьями о том, чт о предпринять дальше. И с показной решимостью заявил: безразлично, в какой день человек умрет; важно лишь, окажется ли его дух готовым к смерти. Он говорил вяло, чувствуя, что его слова не соответствуют чудовищной ситуации. Ему нечего было ответить на вопрос, не лучше ли сперва как следует подготовиться, а уже потом — слепо устремляться навстречу гибели.
Сотни и сотни людей сгрудились под знаменем «Расколотой Дыни»; но никто не готовил для них переправу к чаемому прибежищу, никакая тихая гавань не ждала этих исстрадавшихся отщепенцев. И происходившее нельзя было назвать иначе как бессовестным обманом, злодеянием. Потому что их всех
Они говорили шепотом, под аккомпанемент шуршащего камыша. Жаркий и безутешный взгляд Ма Ноу случайно упал на большой монастырский комплекс по ту сторону озера. На фоне светлого неба Ма ясно различал все характерные детали ламаистской постройки: несколько кумирен, просторный молитвенный зал, кельи монахов. В похожем на этот тихом монастыре он и сам прожил долгие годы. И вот теперь, отверженный, вместе с несколькими сотнями человек опять стоит перед до боли знакомыми воротами. Отделенный от них лишь озерной гладью.
Братья предлагали отчаянные решения и тут же от них отказывались. Союз, мол, надо распустить. Но только никто не желал взваливать на себя страшную ответственность за такое. И они умоляюще спрашивали Ма: «Что же нам делать, что делать?» Завтра или послезавтра, в лучшем случае через неделю подтянутся провинциальные войска, окружат «расколотых дынь», перебьют всех братьев и сестер. В этом не может быть сомнения: еще сегодня — доклад местных чиновников в вышестоящую управу — цзунду [139] — о нарушении мира в провинции; затем — быстрое вмешательство правительства. В чем провинились «расколотые дыни», какими ошибками навлекли на себя все это? Жалобы тут не помогут. Что теперь с ними будет? Многие любимые братья, красивые нежные сестры, благочестивые пожилые странницы уже мертвы. Потоки крови, размозженные лбы, добровольно подставленные под удар шеи: все это немыслимый, мучительный, давящий груз — знать, что твои товарищи отлетали в Западный Рай среди месива потных тел, под улюлюканье убийц. Их союз, круг верных, распался.
139
…в вышестоящую управу — цзунду…То есть наместнику Чжили со ставкой в Тяньцзине.
Ма Ноу сидел тихо, прислушивался к себе. Внезапно вспомнился тот первый разговор нищих и Ван Луня, происходивший в его — Ма — хижине. Тогда Вана убеждали попросить защиты у «Белого Лотоса». У «Расколотой Дыни», в отличие от сторонников Вана, нет ни защиты, ни друзей: Ван Лунь порвал с ними — просто поднялся и, захватив длинный боевой меч, среди ночи тайком покинул лагерь своих братьев.
Кипящая ненависть к Вану переполняла Ма. Его руку будто кто-то тряс изнутри, его зубы скрипели. Вдруг решение прорвалось сквозь коленный сустав в пальцы ног, одновременно так тряхнув диафрагму, что он перестал дышать: будто внутри, в нем, сверкнула молния и прогрохотал гром — и эхо этого двойного взрыва волной прокатилось по всему телу.
Разноцветные ленточки молитвенных вымпелов развевались, колеблемые ветром, над плоскими монастырскими крышами, выставляли себя напоказ.
Едва занялась заря, Ма дал сигнал к выступлению. Его люди обошли озеро и быстро окружили монастырь — еще прежде, чем трижды прогудели раковины-трубы, созывая монахов на первую молитву.
Ма стукнул кулаком в тяжелые ворота. Пятеро братьев вместе с ним пересекли монастырский двор и поднялись на второй этаж, к горнице чэн-по. В этой пустой комнате с высоким потолком и двумя ступеньками, которые вели к занавешенной нише, у роскошного резного алтаря с изображениями Будды, они и увидели настоятеля: моложавого еще человека со спокойным одухотворенным лицом. Ма Ноу в своем лоскутном одеянии пренебрег предостерегающим жестом служителя, который пытался его остановить; настоятель молча ждал, когда ему скажут, какое срочное дело привело к нему этих чужаков. Он, казалось, не был
Ма назвал себя и представил своих спутников; потом с холодной учтивостью заявил, что хочет обсудить с настоятелем одно важное дело.
Настоятель в ответ сказал, что распределением милостыни занимается один из братьев, к которому их проводит привратник; тот же брат ведает оказанием медицинской помощи и удовлетворением других неотложных нужд.
Однако Ма Ноу хотел говорить именно с чэн-по.
Тот, поколебавшись, предложил им присесть на табуреты, но заметил, что скоро начнется ранняя служба.
Ма Ноу, заняв указанное ему место, возразил: время, отпущенное любому человеку, есть лишь промежуток между вдохом и выдохом, оно истекает очень быстро. Или, может, его почтенный собеседник, знаток священных текстов, нашел среди божественных речений магические формулы, способные уберечь людей от телесного распада?
Настоятель, подивившись необычным познаниям нищего, нараспев произнес, что да, ему, конечно, известны некоторые защитные заклинания, — и взглянул янтарными глазами в лицо странного посетителя.
Действительно ли, продолжал допытываться Ма Ноу, ученый настоятель настолько доверяет защитным заклинаниям, что, полагаясь на них, рискнет подвергнуть реальной опасности себя самого?
Чен-по, еще больше удивившись, подтвердил, что доверяет и уже упомянутым заклинаниям, и некоторым другим; но, может быть, спрашивающий — переодетый гелонг [140] ? Иначе зачем стал бы он экзаменовать его, настоятеля? Что все это означает и вообще — кто они такие?
140
Гелонг(«полный лама») — вторая (после настоятелей, чэн-по) ступень в ламаистской монашеской иерархии; священнослужитель, принявший все монашеские обеты. Две другие ступени — монахи и послушники (новиции).
Ма Ноу, поднявшийся одновременно с чэн-по, сказал, что нет никакого основания прерывать беседу — особенно теперь, когда они почти приблизились к сути; что же касается пропущенного моления, то это поистине будет меньшим злом, нежели убийство десяти сотен мужчин и женщин. Они могли бы поговорить без обиняков, отбросив вежливые украшательства: о том, не согласится ли просветленный чэн-по сосвоими пятьюстами монахами прямо сейчас покинуть монастырь и спуститься на равнину — правда, преследуемый преступниками, но зато пребывая под защитой тантрических формул? Может, просветленный чэн-пособлаговолит выглянуть в окно и сам удостоверится, что прошлая ночь принесла кое-какие изменения? Настоятель, сделав два шага, подошел к окну и рывком распахнул его: бормотание монахов во дворе, поблескивающая поверхность озера — а берег, насколько хватает взгляда в утреннем тумане, весь зачернен, заштрихован сотнями и сотнями шевелящихся людей, мужчин и женщин, и еще повозками, телегами. Эта людская масса производила так мало шума, что даже монахи, направлявшиеся на утреннее богослужение, не заподозрили ничего необычного.
Настоятель не повернул к Ма Ноу холодное квадратное лицо; только пророкотал: «Это и есть те преступники, что преследуют нас?»
Ма Ноу, шагнув вперед, быстро захлопнул окно: нет, это как раз преследуемые, которые просят у него, настоятеля, защиты. Правда, никто не может сказать наверняка, в какой момент преследуемые сами превратятся в преследователей и преступников. Эти люди — «расколотые дыни»; столь нечестивым именем именуют себя наичистейшие; сегодня утром их убивали; их мертвецы еще лежат, непогребенные, в поле на расстоянии дневного пути отсюда; а сейчас он, Ма Ноу, пришел просить для своих гонимых приверженцев пристанища и защиты.