Три прыжка Ван Луня. Китайский роман
Шрифт:
Уже четыре дня ворота монастыря Сихуансы были закрыты и во дворы не пускали посторонних. Палдэн Еше болел. В какие-то мгновения ему вспоминался монастырь, который он посетил последним, — с Лежащим Буддой. Статуя произвела на него сильнейшее впечатление, впечаталась в память. Он улыбался; ноги не слушались — он теперь тоже не мог изменить эту позу. Врачи, которые сопровождали его, — тибетские и монгольские — еще не поставили диагноз; через каждые пять часов один из них, всякий раз новый человек, удостаивался благодати — мог пощупать пульс больного.
На пятый день началась лихорадка, лицо святого покрылось сыпью, потом гнойничками, и наконец коллегия монастырских врачей с ужасом констатировала наличие черной оспы.
У несметного множества священнослужителей, монахов, верующих будто вдруг вырвали из рук светильник. Высокопоставленные чиновники, красноречивые наставники, знатоки закона бессмысленно суетились, словно песчинки, которые только катятся, катятся неведомо куда. Из напитавшихся благовонным дымом коридоров ужасный слух выскользнул черной кошкой — крадучись и прижимаясь к стенам; пересек дворы; оттолкнувшись задними лапами, высоко подпрыгнул — и обернулся
Цзяцин по очереди с другими главными царевичами дежурил у постели больного, в Сихуансы; сам император, уже направлявшийся сюда, прислал срочного гонца с приказом, чтобы нищим этого города раздали триста тысяч серебряных лянов. В Сихуансы, рядом с покоями пылавшего в лихорадке таши-ламы, не прекращались богослужения. Во дворах еще не успело отзвучать праздничное многоголосие литавр, рожков и белых труб, колокольчиков и гонгов; бело-голубое великолепие выставленных напоказ священных сосудов приманивало к себе солнечные блики и человеческие взгляды. И вот уже монахи окружили монастырские здания защитной оградой из молитвенных вымпелов, «благословляющих деревьев» [252] и «ритуальных шарфов» [253] . А человеческий прибой, бившийся с внешней стороны о стены монастыря, создал вокруг этих стен еще одно охранительное кольцо — из камней с надписанными на них молитвами.
252
… оградой из молитвенных вымпелов, «благословляющих деревьев»…Так называются мачты или шесты с прикрепленными к ним молитвенными вымпелами.
253
…и «ритуальных шарфов».Льняные шарфы, обычно белого цвета, которые на Тибете принято подносить при встрече как пожелание благополучия (получатель может тут же вернуть такой шарф дарителю, как бы со своим благословением).
Внутри было тихо. Будда боролся с Богиней Оспы [254] . Настоятели в островерхих шапках и священнослужители в парчовых одеяниях, в пестрых сапогах, бестолково бегали, утомленные и бледные от бессонных ночей; постились — еще более изнуряя свои тела.
В маленьком купольном зале храма каждый третий день справляли соджонг [255] — великий очистительный ритуал. В то время как по сигналу «труб дхармы» человеческие массы за пределами монастыря начинали двигаться с востока на запад, медленно обходя стены под аккомпанемент скрипящего песка, перестука многочисленных четок и нарастающего подобно ропоту бури Ом мани падме хум, посвященные в купольном зале в кровь стирали колени, отбивая земные поклоны на циновках — длинными рядами, одна волна желтых накидок за другой. Бормотание, дребезжание колокольчиков, молитвы, хлопки в ладоши, шумовые музыкальные инструменты. С тяжелым сердцем взял чэн-час алтаря маленькое золотое зеркало, поднял его. Старейший чэн-покачнул кувшином со священной водой [256] , в левой же руке держал глубокое блюдо. И когда чэн-чаповернул зеркало таким образом, чтобы на него упала тень Будды, чэн-постал совершать возлияние. Все, кто был в храме, пали ниц. Подслащенная вода текла по поверхности зеркала, капала в блюдо. Тихое пение сотрясало воздух, наполненное блюдо передавалось из рук в руки. Каждый из священнослужителей смачивал себе водой темя, лоб, грудь — и плакал.
254
Китайская Богиня Оспыупоминается у Вильгельма Грубе: Grube, Zur Pekinger Volkskunde, S. 59. В индуистской мифологии Богиня Оспы — Харити — была матерью многочисленных демонов-якшасов и питалась человеческими детьми.
255
Соджонг— ритуал, в котором могут принимать участие только монахи и монахини. Он состоит в том, что каждый из присутствующих подтверждает свой обет праведной жизни, принося клятву всем буддам и бодхисаттвам; затем происходит «купание» почитаемого в данном храме бодхисаттвы; присутствующие медитируют, отождествляя себя с ним и молятся о благополучии членов своей общины.
256
…кувшином со священной водой…Имеется в виду вода, взятая из какого-то особо почитаемого источника.
Палдэн Еше бредил. Гнойнички расползались по его бронзовой коже; сливались между собой. Поначалу их наполняла желтая жидкость, потом она начинала темнеть, делалась темно-красной, черной.
Цзяцин часами сидел у окна кельи и созерцал осунувшееся, неузнаваемое лицо мудрейшего из людей; лицо, на котором порой два совершенно неземных глаза высвобождались из-под затвора покрытых коростой век и устремляли к синему потолку холодные светлые взгляды — словно два хрустальных источника под вязами Куньминьху. Дородный царевич мучительно завидовал таши-ламе, которому Цяньлун теперь доверял больше, чем собственному наследнику. Однако он не мог сердиться на чужеземца, когда наблюдал этот освобожденный взгляд. Вплоть до начала болезни
Врачи обработали тело больного шафранной мазью; связали таши-ламе руки и, держа его за локти, по семь раз прижгли ему правый и левый бок специальными мокса-сигарами, обмокнутыми в конопляное масло [257] . На бумажных окнах, на стенах, на пороге нарисовали охранительные красные знаки. Когда болезнь усилилась и даже во рту начали лопаться гнойные язвочки, врачи нехотя разрешили, чтобы в комнату умирающего были допущены шесть чёйкьонгов [258] — колдунов для простонародья, к которым таши-лама благоволил.
257
Мокса (moxa) — практикуемый в Китае, с самой глубокой древности, способ теплотерапии. Мокса-сигары представляют собой завернутые в бумагу волокна кустарника Artemisia vulgaris; эти волокна горят медленно и равномерно; сигару поджигают и несколько раз подносят к телу, иногда касаясь его, а иногда — нет. Предварительно, чтобы не было ожогов, тело смазывают специальным маслом. Считается, что такое лечение стимулирует кровообращение, укрепляет в теле энергию яни пр.
258
…были допущены шесть чёйкьонгов…Букв. «защитники дхармы»; так называли ужасных по своему облику божеств-защитников и прорицателей, одержимых духами этих божеств.
Одетые в накидки из перьев, с птичьими когтями, в безобразных шлемах, на каждом из которых ухмылялось по пять черепов, колдуны, разделившись на две группы, прыгали по комнате перед впавшим в беспамятство ламой и бормотали что-то, уверенные в том, что сегодня совершат лучшее, на что способны. Они призывали ужасного бога Такмэ [259] .
Обступив кровать, бросали в воздух какой-то тонкого помола порошок.
В руках они держали железные трещотки; и проводили ими над больным, слегка потряхивая: «Те пятьдесят пять, что собираются на лбу, должны все исчезнуть, как и гнойники оспы. Те семьдесят семь, что собираются на горле, должны все исчезнуть, как и гнойники оспы. Те девяносто девять, что собираются на груди, должны все исчезнуть, как и гнойники оспы» [260] . Они еще долго упражнялись в своем варварском искусстве; потом гуськом вышли из комнаты, напоследок начертив что-то непонятное на пороге.
259
Они призывали ужасного бога Такмэ.Видимо, сокращение от тибетск. Так-лха-мэ-бар, «Тигриный бог пылающего огня» (эпитет главного бонского божества).
260
Те девяносто девять, что собираются на груди, должны все исчезнуть, как и гнойники оспы.Возможно, упоминание о лбе, горле и груди связано с представлением о чакрах. Китайцы считали, что порчей или болезней, насылаемых демонами, всего бывает от тридцати шести до девяносто девяти. См.: Де Гроот, Демонология Древнего Китая, с. 168.
Но святой и правда в последующие дни чувствовал себя лучше: мог шире открывать рот, глотал холодный чай.
Тогда-то и прибыл Цяньлун.
На том месте у окна, которое прежде занимал Цзяцин, теперь сидел сам великий император — ждал; и боролся за душу умирающего.
Для Цяньдуна больше не существовало ни цензоров, ни коллегии астрологов; со старческой узостью мышления он упорно цеплялся за панчэн ринпоче,на которого возлагал ответственность за мятеж в северных провинциях и который скрыл от него правду, подлинную правду. Да, только Палдэн Еше мог ему помочь.
С застывшим лицом сидел Желтый Владыка на фоне разрисованного красным бумажного окна, ждал пробуждения святого. Сложив руки на коленях, Цяньлун бесстрастно, но внимательно следил за всем, что происходило в комнате. В нем не было нетерпения. Палдэн Еше не мог от него ускользнуть.
На следующий день он опять пришел — и опять ждал.
Вечером третьего дня Палдэн Еше открыл карие глаза и долго не закрывал их, выглядывал в прорези маски из черных струпьев; он узнал Цяньлуна и шевельнул губами. Узнал он и шестерых священнослужителей высокого ранга, которые стояли вдоль стен и ни на мгновение не покидали комнату, чтобы не пропустить приход смерти.
Цяньлун наклонился к уху больного: «Я, ваше святейшество, скорблю о том, что вы так сильно страдаете в моей стране».
Палдэн Еше, казалось, хотел улыбнуться. Но только покачал головой и издал булькающий звук.
Тогда старый император, не смущаясь тем, что здесь приуготовляется величайшее событие — отделение Будды от его последнего телесного воплощения, — заговорил. Он время от времени спрашивал, понимает ли его больной. Тот отчетливо кивал. С жесткой определенностью Цяньлун описал недавние события: мятеж, злодеяние царевича Мэня. Глаза Палдэна Еше, пока Цяньлун шепотом излагал все это, оживились. Святой теперь был в своей стихии — среди «отягощенных душ». Когда Цяньлун довел рассказ до конца, он увидел, что колокола карих глаз качнулись — однако губы больного хотя и дрогнули, но не сумели произнести ни слова.