Три рассказа Татьяны Сергеевны
Шрифт:
Я так и сжалась.
— Послушайте, — сказал он, надвигаясь. — Э-э… Как вас зовут, простите, опять забыл…
— Таня… — сказала я. — Татьяна Сергеевна.
— Ну вот, я…
Но к нам уже спешил директор, издалека улыбаясь, опять весь сияющий и счастливый. Лицо Семена Ильича было такое, точно он только что вышел из парной бани, красное, с фиолетовым оттенком. Как-то странно глядя одним глазом на инспектора, другим — на меня и еще улыбаясь в придачу, он спросил:
— Ну-с? Как? Каково? Как урок?
— Урок? — переспросил Алексей Никанорович. — Урок прекрасный. Великолепный урок. Татьяна Сергеевна — это учитель с большим будущим. Да-да. Это я вам говорю…
Я не знала, смеется он, шутит ли… Но когда робко взглянула вверх, поняла, что инспектор не шутит и не смеется. Он был прост и величав. И лицо его, широкое, толстое, пожилое, совсем не показалось мне ни людоедским, ни безобразным — просто лицо умного большого человека, видавшего все на своем веку.
— Ах, да… Возьмите-ка планы, — сказал он, легонько касаясь моего плеча. — Хорошие планы… И — дерзайте. Все у вас будет хорошо.
Эту фразу, наверное, поняли только мы двое. Потому что директор лишь сиял, получив одобрение начальства.
В тот же день Алексей Никанорович уехал. И никто-никто не знал об этом первом моем уроке. Лишь теперь, через двадцать лет, я решилась рассказать о нем. Это был в самом деле замечательный урок.
Воробушек
Миша Сафиулин был самый незаметный в классе, а может быть, и во всей школе. Бывают такие мальчики: учатся всегда худо, с двойки на тройку или, как говорит наш завуч Веселый (это фамилия), «между плохо и очень плохо», но не хулиганят, воды не замутят, нигде их не слышно. Когда в нашем районе построили большую новую школу, часть учеников перевели туда. Конечно, в такую школу директор с завучем постарались отдать не самых лучших учеников. Завуч Веселый включил в список и Мишу Сафиулина. «Пусть идет, — сказал Веселый, — по-моему, это крепкий двоечник».
Я не стала возражать, ведь двойка — это снижение успеваемости. Каждый двоечник, особенно «крепкий», снижает успеваемость на два с половиной процента, и завуч Веселый будет отчитывать меня в конце четверти за эти самые проценты. В конце четверти интересно бывает зайти к нам в учительскую — только и слышишь:
— Тамара Васильевна! Ну как вам не стыдно, опять четыре двойки!
— Алексей Дмитриевич, сколько вы мне двоек дали?
— Нет, это невозможно. По всем предметам Борисов успевает, а по географии? Неужели уж по географии нельзя ему тройку?
— Нина Петровна, Татьяна Сергеевна! В таком виде ведомость не приму. Что это? Одни двойки… Вызывайте, исправляйте, работайте. Виданное дело! Восемьдесят девять процентов. Да вы что? Креста на вас нет! — Это, конечно, Веселый.
В конце концов наша школа всегда дает ровную успеваемость — девяносто четыре и пять десятых процента. Завуч умеет вести бухгалтерию. А нынче и совсем хорошо: крепких двоечников сдали в школу-новостройку, и Веселый сияет. Все хорошо.
Примерно около месяца Миши Сафиулина не было. Никто этого, кажется, не замечал, не замечала и я, тем более что четвертый «А» был для меня новым классом, только что начавшим заниматься по новой программе. С такими малышами я еще никогда не работала. После усатых, говоривших басом выпускников и модных девушек, так и норовивших проскочить на уроки в высоких сапогах, в «мини», или в «макси» вместо школьной формы, четвероклассники показались сначала чуть ли не одинаковыми ясельными младенцами, которых надо водить за ручку, кормить с ложки и считать парами по головам. Правда, скоро я поняла, что ошибалась. Маленькие существа оказались весьма разнообразными, невероятно бойкими, смышлеными не по возрасту, а лучше сказать — не по росту. В перемены в коридоре они облепляли меня, как пчелы перед роением, а от сплошного «почему-почему-почему» голова шла кругом.
Скоро я научилась не только различать их по именам и фамилиям, но и по характерам, узнала, кто упрям, кто мягок, кто труслив, кого можно осадить только суровым окриком, а кто, наоборот, от окрика только ощетинится, надуется, и такого проймешь только добрым словом, оно пробивает безошибочно, даже до горючих слез.
Как раз в это время познания их и себя и я заметила на последней парте мальчика, смуглого, с карими затаенно-напуганными глазенками, и вспомнила: это же Сафиулин! Оказывается, он даже не сидел, а стоял за партой — был так мал ростом, что издали казался сидящим.
— Ты что? Откуда ты? — спросила я. — Сафиулин?
— …
— Он уж третий день ходит! — сообщили девочки из актива, которые есть во всяком классе.
— Почему не в той школе?
Миша, надув губы, молчал.
— Почему?
— А меня… не взяли…
— Почему?
— …
— Что же ты молчишь?
— Сказали… двоек много…
— А где же ты был целый месяц?
Миша совсем опустил голову, словно бы внимательно разглядывая парту, водил по ней пальцем.
— Где был-то?
— Бегал…
— Учился бы лучше. Сюда пришел…
— А чо, раз меня выгнали, дак…
— Не надо было столько двоек набирать…
— …
— Что же ты не садишься?
— А тут стула нет (в этом классе сидели на стульях).
— Так и будешь стоять?
— Он уж третий день стоит! — сообщили девочки.
— Иди и принеси стул!
— А где его взять?..
— В учительской.
— Ну-у-у.. — Миша опять ехал рассматривать парту.
— Что «ну»?
— Я боюсь… в учительскую.
— Сейчас вот я тебе принесу стул, — ответила я сердито.
А он принял всерьез и сказал:
— Не надо… Не носите…
— Что ж, ты все уроки стоять будешь? Иди за стулом!
Миша пошел. Вернулся он к концу урока и без стула.
— Где стул?
— А его… нету…
На следующем уроке был русский язык в том же четвертом «А». Я вошла и увидела, что Миша стоит по-прежнему без стула, вернулась в учительскую и принесла ему стул.
Миша покраснел до вишневого цвета, но стул взял, унес на место и сел. Однако вскоре я заметила, что он сидит без дела.
— Почему не пишешь?
Он тихонько встал.
— Ну?
— У меня… тетрадки нету…
— Где она?
— …
— Тетрадка где?
— Дома…
— На, возьми новую и пиши.
Подошел за тетрадью, осторожно взял давно не видавшей мыла рукой, осторожно понес, склонив набок стриженую черную голову.
Через минуту посмотрела — сидит не пишет, хоть и пригнулся.
— Сафиулин! Почему не пишешь?
Опять встал.
— А у меня… ручка…
— Что «ручка»? — уже начинаю кипятиться.