Три шага из детства
Шрифт:
Запах действительно был омерзительный. Мышь, видно, сдохла давно (как говорила наша дачная хозяйка Клава, вылавливая очередную вздутую мышь из колодца: «Мышка спортилась!»), но шел он вовсе не из-под буфета…
Все время принюхиваясь, я двигалась по кухне под напряженные взгляды окружающих и – о ужас! – наконец поняла, откуда исходит этот кошмарный запах… На окне сиял огромный, сантиметров десять в диаметре, великолепный бархатный желто-пурпурно-черный цветок и также «великолепно» вонял! Этот красавец испускал отвратительный
Проследив за моим взглядом, все подошли поближе и молча уставились на мое приобретение.
– Ну конечно, это только Сашка могла… – завела мама свою любимую песню.
– Убить мало! Столько времени ухнули, а еще всё по местам расставлять! – злилась Лидочка. – Ее нужно без обеда оставить!
– Семейный розмарин! – заржал дядя Гена.
– Кринум вам не нравился! Сами виноваты! Откуда я знала, что он так воняет! – сказала я, забирая «сокровище» к себе в комнату.
То-то у продавщицы глазки бегали! А как она радовалась, когда я купила этот цветочек!
К вечеру все успокоились, а потом еще долго смеялись над «сдохшей мышью под буфетом».
Великий и могучий
На выходные бабушка все-таки решила осуществить «вывоз ребенка за город – дышать воздухом». Наши с мамой слабые возражения она сразу отмела, и в воскресенье мы все в десять утра загрузились в переполненную электричку.
День был промозглый, освещенный тусклым зимним солнцем. Куда все дружно ехали в этой электричке – сказать трудно, но, протискиваясь между сырыми рюкзаками и сумками, остро пахнущими разной снедью, мама с бабушкой сумели найти места. Мне же пришлось стоять.
Сзади на меня напирала какая-то громадная тетка, с боков я была сдавлена дедушкой с двумя мешками и подростком с рюкзаком.
В Озерках в вагон влезло еще больше людей, и стало просто невозможно дышать. Ну прямо великое переселение народов! Я с грустью вспомнила свой диван, компьютер. Даже домашнее задание по литературе захотелось сделать. И мне стало очень тоскливо.
Утром мы еще поссорились с бабушкой, конечно, как всегда, из-за Лиды, и я назвала бабушку ШПИОНОМ и ПРЕДАТЕЛЕМ. Она страшно обиделась.
Но сейчас мне ужасно захотелось есть. А у бабушки в пакете лежали еще тепленькие пирожки и завернутая в кальку гора бутербродов с сыром и ветчиной. Я немного потопталась, выжидая для приличия, когда мы хотя бы на пару станций отъедем от города, и принялась канючить.
Бабушка сидела прямая и строгая: она на меня все еще сердилась и делала вид, что ничего не слышит. Потом вдруг по-детски просияла и громко сказала:
– Подлизываешься? Пирожков хочется? А как ты сегодня утром назвала свою бабушку на букву «Пэ» и букву «Ша»? А?
Я оторопела, а граждане вокруг прислушались и дружно озадачились «семейной» загадкой.
– Да ладно тебе, бабушка… – промямлила я. – Дай хоть бутербродик!
– Нет, ты скажи сначала, как ты назвала…
Мне стало как-то неуютно. Окружающие приняли задумчивый вид, перебирая в умах все возможные слова и эпитеты на заданные буквы, и, видимо, пришли к более-менее общему знаменателю, потому что сурово зароптали. Подросток стал гнусно хихикать.
Дедушка рядом крякнул:
– Ну молодежь, на «Пэ» и «Ша» бабушку! Да тут не пирожок дать надо!
Бабушка сияла!
Мама оторвалась от детектива, прислушалась и сказала:
– Ой, мамочка, прекрати!
– Почему – прекрати! Вот как бабушку называть на разные буквы – ей можно! А извиниться перед бабушкой, так нет!
Граждане гневно загудели. Атмосфера вокруг нас стала накаляться.
Мама задумчиво бросила взгляд в окно и воскликнула:
– Вот сейчас будут Дибуны! Здесь замечательный берег! Выходим!
– Почему здесь? Мы же решили ехать в Солнечное! – уперлась бабушка.
Но мама уже протискивалась к выходу. За ней, провожаемые недобрыми взглядами, потянулись и мы. Кошмар!
Когда мы вывалились на перрон, мама, еле сдерживая смех, сказала:
– Эти ваши детские ссоры! Чтобы я с вами еще куда-нибудь поехала! Только позориться!
Бабушка теперь надулась и на маму и обиженно засопела.
Хотели как лучше
Беды имеют тенденцию, как говорит бабушка, «снежным комом» обрушиваться на голову.
Сначала Лида помяла свой драгоценный «матисс», причем не столько его, сколько соседнюю машину. Потом маме написали отрицательный отзыв на ее работу. Ну а мне влепили двойку по химии, и вовсе не за знания – они были просто нулевые по этому предмету, – а за поведение. Даже не хочу об этом рассказывать!
А сегодня случилась настоящая беда. Ночью скоропостижно скончалась наша соседка, Александра Ивановна.
Бабушка очень дружила с двумя пожилыми двоюродными сестрами, Александрой Ивановной и Анной Давыдовной, из соседней квартиры. Соседки были маленького роста, сероглазые и никогда не унывали.
Прямо так сказать бабушке о случившемся было нельзя: у нее слабое сердце, и мы с мамой решили ее сначала подготовить. Скрывать смерть соседки было непросто еще и потому, что нам пришлось принимать живейшее участие в организации поминок.
Бабушка что-то подозревала, делала «каменное» лицо, но молчала и вопросов типа: зачем Анне Давыдовне понадобилась очередная кастрюля? – не задавала.
Настал момент, когда дальше скрывать смерть Александры Ивановны стало невозможным: утром мы все должны были ехать на отпевание в Троицкий собор.
Анна Давыдовна забрала последнюю, громадную кастрюлю для кутьи, и мы с мамой пошли в бабушкину комнату.
Мы немного потоптались перед дверью, и мама мне шепнула:
– Давай ты будешь говорить. У тебя лучше получится.