Три шага к опасности
Шрифт:
Текли километры. Он входил, садился, вставал, выходил, ехал и, наконец, поднялся на площади у фонтана.
На лотках продавали георгины и астры — головка к головке они лежали свежими ворошистыми разноцветными массами. Только они и были здесь на площади живыми. А все остальное — квадратное, прямоугольное, плоское с обрубленными краями, с отчетливыми гранями… Цветы, впрочем, никто не покупал. Дорого. Естественный все же продукт, не искусственный.
Человек в синем, отутюженном, как налитом на него костюме медлительно проводил Леха взглядом. Глаза у него были кошачьи или тигриные — со
На углу возле табачного автомата Лех обернулся.
Синий продолжал остро смотреть ему вслед. Зачем это ему?..
Ви стояла на перекрестке.
— Хорошо, что мы будем первые, да? Правда, как ты считаешь? Не видишь тогда всех этих физиономии, верно? — Она заглядывала ему в лицо. — Мне, например, гораздо больше нравится, когда мы приходим и еще никого нет… А что Чисон? Не звонил тебе?
Он подумал, не рассказать ли ей про радио, и решил, что не надо. То есть наверняка не надо.
— Что ты сказала?.. Чисон. Нет, не звонил. Дома, пожалуй. Он ведь теперь не ходит на Вокзал.
— Я слышала, он с Пмоисом подружился… А про Лин Лякомб рассказывают, что она уже все промотала. И еще, знаешь, я интересное слышала. Про этого старика, Толера. Он, оказывается, все время спит.
Такой она и была — Ви. Начинала говорить и уже не останавливалась, лихорадочно стараясь заполнить, закидать словами ту бездонную пустоту, в которую сколько ни сыпь, все мало. Правда, только по утрам ей и удавалось подолгу не умолкать. Вечерами, когда они возвращались, говорить было совсем но о чем.
Лех искоса глянул на нее. Тоже не умеет правильно определить дозу энергина. Глаза блестят, словно у девчонки, спешащей на первую в жизни вечеринку. И походка излишне пружинистая. Как у лошадки в цирке — при каждом шаге остается неизрасходованный запас энергии. На самом-то деле, если б не «усилители»…
— Знаешь, — у нее тон вдруг стал более искренним, — у меня стиральная испортилась, и я сама кофточку постирала. Руками. Приятно, когда самой можно что-нибудь сделать, да?
Он кивнул. Конечно, приятно. Только обычно из этого ничего не выходит. Сам недавно хотел починить стул. Но их как-то «выпекают» целиком, что ли,
— ни склеить, ни прибить. Или эти шнурки от штор… Попробовал укоротить, обрезать, а превратилось в слизь — длинные молекулы. Вообще жизнь такая, что своими руками ничего не сделаешь.
Они вошли в сад, который им нужно было миновать по дороге к Вокзалу. Несмотря на ранний час, на прямоугольных скамьях было полно. Люди сидели вплотную, но каждый, безнадежно и тупо уставившись перед собой, пребывал в одиночестве. По мере того как Лех и Ви продвигались к южному выходу, все глаза с мольбой поднимались им навстречу: «Кто эти двое? Может быть, они собираются подойти ко мне и хотя бы заговорить? А может быть, они совсем переменят мою жизнь, дадут мне какую-нибудь цель?» Но Лех и Ви шагали дальше, люди на скамейках возвращались к вялому угрюмому безразличию.
Ви вдруг прижалась к Леху.
— Не могу! Ну просто не могу! — Она вся дрожала, и в голосе у нее была злоба. — Зачем эти взгляды, это нищенство?
На скамейках люди насторожились. Что-то происходит, что-то
— Клянусь тебе, придет минута, я не выдержу и плюну кому-нибудь в физиономию. Ну что они выпрашивают, что? У нас ведь тоже не боже мой какое положение. Но мы не сидим вот так, с собачьим взглядом. Если б я… — Она увидела, что глаза у Леха вдруг стали тревожно, удивленно шириться, и осеклась, схватившись за щеку. — У меня что-то с лицом, да?
Он молчал.
Ви выхватила из сумочки зеркальце.
— Отвернись!.. Ну, скорее!
Лех поспешно стал к ней спиной. Звякал металл. Ви искала то ли интенсификатор для мышц лица, то ли косметику. Молча боролась.
— Можно.
Он повернулся к ней — Ви снова была молодой и красивой.
У входа в здание Вокзала служащий проникновенно поздоровался с ними.
— Сегодня так рано, да?
Это прозвучало очень участливо, но в то же время во фразе не содержалось ни одобрения, ни порицания. Дело было в том, что недавно специальная комиссия магистрата едва не признала деятельность Вокзала антиморальной. Во всяком случае, его запретили рекламировать, и поэтому служащие натренировались говорить с клиентами необыкновенно выразительно, ровно ничего при этом но выражая.
Лех подал талон. Служитель нажал кнопку на щите картотеки, справился с цифрами на экранчике, компостером пробил в листке очередную дырку.
— Пожалуйста.
Ви заторопилась. Она что-то искала в сумке.
— Сейчас-сейчас… Иди, Лех, я догоню.
Он прошел вперед, потом сзади отчетливо, с отсечкой, как у той лошадки, простучали по бетонным плитам ее каблучки. В зал они вступили вдвоем.
Помещение было похоже на театр, за тем только исключением, что строители не были заинтересованы в хорошей акустике. Поэтому звук здесь не распространялся, а гас на месте. Уже на расстоянии трех шагов невозможно было переговариваться. Слова, хотя и громко, отчетливо произнесенные, сливались для слушателя в свистящий шорох.
— Пойдем в пятнадцатый, — сказала Ви.
Сели и осмотрелись. Все-таки они не первыми сюда пришли. Впереди у глухой стены, где длинной шеренгой громоздились на высоких треногах связанные кабелем, похожие на птиц черные аппараты, уже сидело несколько человек. Левее Лех заметил Эдлая Макгиннеса, бывшего бухгалтера в «Ринкфармакопее», а через три ряда поправляла голубые волосы дама, с которой Лех дважды виделся на приемах у Скрунтов.
Ощутив, что на нее смотрят, дама безотчетно обернулась, и Лех опустил глаза. Здесь было неприятно узнавать.
Второй, внутренний служитель, маленький, щуплый, в черной, обтягивающей голову фуражке, которая делала его похожим на работягу-механика из стародавних комических лент, прошел мимо Леха и Ви, задержался на них значительным, но ничего не означающим взглядом и скрылся за железной дверцей в правом углу зала.
Через минуту один из аппаратов-птиц заискрил, по залу легкой, как дыхание, волной прокатилась вибрация. Кресла между тем заполнялись народом.
Ви вдруг подвинулась теснее к Леху, положила ему на руку горячую ладонь. Глаза у нее блестели, и это было уже не только от энергина.