Три шага к опасности
Шрифт:
Они плыли уже целую ночь, а до этого шесть часов летели. Макгиннес все же оказался настоящим авиатором, приспособился. Полет был самым счастливым временем побега — Лех знал, что такое не повторится. Они все расцвели в самолете, за исключением Пмоиса. Он что-то постоянно высчитывал, хмурился, заставлял Макгиннеса часто менять курс и сказал, что удачное начало ничего не значит. Когда солнце начало клониться к горизонту, они миновали бесконечные поля с квадратами, и бухгалтер посадил машину на болотистом, заросшем джунглями океанском берегу. Забросали самолет ветками — на это ушел час отчаянно тяжелой работы. Уже впору было отдохнуть, но Пмоис повел их тропинками ближе к океану. Стали дожидаться заката. Всеми завладела апатия. Разговоры
— Эй! — Это был голос Руди.
Затем раздалось два резких удара в дверь. Видимо, ногой.
Застонала и что-то пробормотала во сне Ви.
— Сейчас…
На этот ответ у Леха ушла чуть ли не вся наличная энергия. Он поднялся с койки, потом, охнув, сел. Руки упали на колени. Не хотелось ни дышать, ни жить. Вообще ничего. Удивительного тут не было — почти сутки без тоников.
Дверь в каюту распахнулась.
— Лех, будь ты проклят!
На лице у Руди было отчаяние. Он еле держался, готовый расплакаться.
— Ну, иду. Иду же!
Снаружи было светло, просторно, пустынно и свежо. Яхта чуть покачивалась, было видно, как впереди на нос набегают волны. Странной самостоятельной жизнью жили надстройки, фальшборт, снасти — все какое-то слаженное, сгруппированное, только для себя самого существующее. Туманилось, ориентиры отсутствовали. Большой парус на мачте вспучился, и только по этому можно было судить, что они движутся.
— Иди сюда. — Руди тянул Леха за руку. — Пмоис спит, а мы должны держать курс. Видишь эту черточку… Если цифра семьдесят пять будет уходить вправо, крути штурвал против часовой стрелки. И наоборот. В общем, это просто. А я пойду лягу. Просто на ногах не держусь.
Лех со вздохом взялся за штурвал. Перед ним был компас — нечто вроде окаймленной белым ободком тарелки. Деления и цифры. Тарелка вращалась, «75» повело влево. Лех стал поворачивать штурвальное колесо по часовой.
О, если б хоть немного энергина! У него начали болеть руки и ноги, закружилась голова. Слабость все росла, хотелось сесть прямо на белые доски палубы. Неожиданно он ощутил неприязнь к Пмоису. Конечно, это нетрудно — требовать, чтоб «усилители» были выброшены. Но только если сам не употребляешь.
Постепенно на палубу выбирались другие. Марта, Оппер, Макгиннес, Виктор Брабант, маленький суховатый Танталус Брик. Это был удивительный парад неврастеников и уродов. Все опухшие, вялые, непричесанные, в мятой одежде и с мятыми лицами.
Макгиннес постоял некоторое время рядом. Черные круги под глазами сделались еще страшнее за ночь. В самолете он вел себя отлично, но теперь казалось, будто из него вынут какой-то стержень.
— Да-а…
Подошел рослый красивый Виктор Брабант — они с Лехом когда-то вместе учились в гипношколе. Вздохнул тяжело, протяжно.
— Не так-то все просто. Выдержим, а?
Опустил голову, стал рассматривать холеные руки с голубыми жилками.
И у Леха было такое чувство, что не выдержать. Он вдруг понял, что вообще все хорошее в жизни у него связывается с «усилителями». И если не будет энергина, то на кой черт ему все это надо? Сумасшедшая мысль мелькнула в голове. А что, если повернуть обратно?
— Да-а-а, — протянул опять Макгиннес.
Солнце наконец пробило туман, стало далеко видно. Справа на горизонте появился темный низкий остров.
Виктор вскинул голову.
— Нет. Мне, пожалуй, не вынести. Не тот человек… Зря я впутался.
Лех уже вознамерился сообщить, что и он не тот, как Марта негромко позвала:
— Смотрите, пароход.
Все оглянулись. То был не пароход, а лишь небольшое буксирное суденышко, которое нагоняло их, дымя короткой трубой. Поравнялись. Сначала на палубе буксира никого не было, потом вышел человек в морской фуражке. Поднял руку с мегафоном, спросил, как называется яхта, куда идет. Никто не ответил. Человек в фуражке опять осведомился, что это за яхта. Лех подумал, что они представляют собой странное зрелище — молчаливая, абсолютно не по-морскому выглядящая толпа. Кто-то прошептал сзади, что надо разбудить Пмоиса.
Судно стало поворачивать. Но не к ним, а от них. С яхты заметили теперь и рулевого в рубке. Он тоже с подозрением смотрел на них. Буксир пошел обратно.
Когда Пмоису рассказали о случившемся, он только спросил:
— А все так и стояли на палубе, как сейчас?
И начал отдавать приказания. Спустить паруса, поворачивать к острову… Впредь при появлении судов всем, кроме рулевого, немедленно убираться в трюм.
Не так-то просто оказалось спустить паруса. Пмоис только один и разбирался в этом. Кое-как все же повернули, потратив на это около часа. Пошли к островам — Пмоис надеялся переменой курса сбить со следа погоню. Возле ближайшего острова сели на мель, в песок. Несколько раз все перебегали с борта на борт, раскачивали судно. Но шел отлив, делалось мельче. Тогда их командир сказал, что надо в шлюпке отвезти на глубокое место якорь, а потом, наматывая цепь на брашпиль, стащить судно. Однако цепь оказалась слишком тяжелой, провисала. Пмоис и служитель в черной фуражке — его звали Микки — решили, что можно облегчить яхту, снеся весь груз с борта на берег. Уже все были мокрыми, замерзшими, несчастными. Тем не менее по грудь в воде принялись таскать бочонки с пресной водой, разные ящики и пакеты. Лех заметил, что Брабант постоянно уклонялся от усилий. Взявшись за канистру, подолгу стоял неподвижно, ждал, чтоб кому-нибудь подать с борта. Перекусили на берегу консервами. Отлив кончился, вода уже прибывала. Все время поглядывали на море, опасаясь увидеть судно или самолет. Когда солнце повисло совсем низко, Микки крикнул с яхты, что она всплыла. Все со страхом смотрели на Пмоиса — неужели заставит сейчас, переносить груз на борт?
Он поднялся решительно.
— Давайте носить.
Макгиннес, Лех, Оппер встали, пошатываясь. Брабант продолжал сидеть, зябко обхватив коленки руками.
— А вы что?
Виктор безучастно поднял голову, глядя на Пмоиса.
— Не могу. Все… Я, к сожалению, пас.
— Как — не можете? Это ж наше общее дело.
Брабант пожал плечами.
— Возможно. Но я уже выдохся.
Затылок у Пмоиса вдруг налился кровью, он шагнул к Виктору:
— Встаньте!
Лех почувствовал, что сейчас что-то произойдет. И знал, что он сам на стороне Брабанта. Нельзя же требовать от людей невозможного.
Марта странно кашлянула и рассмеялась. Все обернулись к ней. Она смеялась все громче, задыхаясь. Истерика.
Пмоис подскочил к ней, с силой ударил ладонью по щеке. Женщина тотчас умолкла, держась за щеку, отступила.
Так или иначе, они погрузились в тот вечер. Сатанинская была работа. Когда Лех взялся за ящик с консервами, подумалось, что ни за что на свете не поднять. И уж тем более не донести до шлюпки по скользким камням. Но потом им овладела злоба на Пмоиса. Ведь это именно Пмоис и другие, сильные, активные, сделали мир таким, каков он есть. Лишили Леха возможности хоть к чему-нибудь прилагать усилия. А теперь сам же требует работы. И злоба придала Леху энергии. Он хватал ящики и бросал их в шлюпку, как в лицо Пмоису. На же! На!..