Три солнца. Сага о Елисеевых. Книга II. Дети
Шрифт:
– Так что ж там дальше? – поинтересовался один из больных, посчитавший паузу слишком затянувшейся.
Мариэтта собралась и заставила буквы прекратить свою свистопляску и сложиться в слова. Еще не хватало, чтобы кто-то заметил, что она так реагирует на мужчину. Было бы крайне неловко.
– «В конце концов, желая доказать коллеге какой-то свой тезис, Челленджер высунул голову из-за камней и чуть не навлек гибель на всех нас. Ближайший к нам самец вдруг пронзительно зашипел, взмахнул перепончатыми двадцатифутовыми крыльями и поднялся в воздух». – Мариэтта продолжила чтение. Ее интонация немного выдавала волнение, но это органично сочеталось с опасным моментом
Услышав девичий голос из палаты, молодой человек повернулся и, увидев Мариэтту, замер. Перед его глазами предстала совсем юная белокурая барышня с нежным румянцем на щеках. Золотой локон, равнодушный к требованиям гигиены, выбился из-под косынки. Губы ее были красиво очерчены, а профиль идеален, как у ангелов с полотен эпохи Ренессанса. Глебу казалось, что от нее исходит какое-то волшебное свечение. Не хватало только крыльев за спиной.
Мариэтта продолжала читать книгу, но она чувствовала, что молодой человек смотрит на нее. Она даже видела боковым зрением его развернувшуюся к ней фигуру. Это очень отвлекало.
Наконец, к Глебу вышел его отец, инспектор Андреев. Сын начал что-то взволнованно ему рассказывать, и они пошли прочь из больницы. Мариэтта встала и, сделав перерыв в чтении, подошла к окну. Она видела, как мужчины вышли из здания. Вдруг Глеб остановился, поискал глазами по окнам и, заметив в окне Мариэтту, улыбнулся.
Девочка вздрогнула и спряталась, сделав вид, что уронила книгу.
Ночью, лежа в своей кровати под балдахином, Мариэтта ругала себя на чем свет стоит. Ей хотелось провалиться сквозь землю из-за того, что вела себя, как глупый, безмозглый ребенок. Теперь, если б этот красавец снова ей встретился, он бы даже не посмотрел на нее, или даже еще хуже, посмеялся бы над ней! Но как же узнать, кто он? И как его снова увидеть?
VII
Дочери Елисеева не пришлось искать симпатичного кадета, которого она видела в больнице. Он сам узнал, кто она. Выспросил у медсестер, пока был лазарете, что за девочка читает пациентам. В итоге, уже в конце недели Мариэтта увидел его в окно около дома.
Девочка не могла поверить своим глазам. Она только о нем и думала все эти дни. И вот он прогуливается под их окнами. Сердце снова бешено забилось, и кровь прилила к щекам. На Мариэтту накатывали сомнения. Разве мог такой взрослый, красивый молодой человек заинтересоваться ею? Быть может он лишь проходил мимо? Или к отцу прибыл с визитом инспектор Андреев, с которым он общался в прошлый раз?
Она бросилась к зеркалу, проверила, как выглядит. Щеки предательски горели, выдавая явную заинтересованность. Но как Мариэтта не пыталась дышать ровно, чтобы успокоиться, румянец не желал уходить. Быстрым движением она поправила волосы и подошла к окну. Ей хотелось, чтобы юноша заметил ее.
Молодой человек иногда скользил глазами по окнам, но девочку не видел. Мариэтта стала нервничать. Сколько он еще сможет так ходить, ведь холодно. Кадет притоптывал и похлопывал руками в перчатках, чтобы согреться. Вдруг он уйдет, даже не заметив ее? Тогда девочка взяла книгу и забралась на подоконник. Устроившись в красивой позе, опершись спиной на простенок, девочка изображала, что читает. Вид у нее был весьма романтичный. Иногда она поднимала глаза и задумчиво смотрела вдаль.
Наконец, Глеб увидел ее. И снова замер, как в первый раз. Казалось, он забыл про декабрьский мороз, про прохожих, которые пытались обойти его, про все вокруг, даже про войну, на которую он рвался с самого ее начала. Мариэтта видела все боковым зрением. Она едва сдерживала улыбку. Но она не должна была выйти из образа, даже, несмотря на то, что изнутри ее распирало от счастья.
Вдруг послышались шаги. Новоявленная Джульетта поспешно спрыгнула с подоконника. К ней пришел учитель. Пока он раскладывал свои бумаги, ученица улучила момент и выглянула в окно. Ее пажа там уже не было. Девочка испугалась – что, если он больше не придет.
В ту ночь она снова плохо спала. Все вспоминала о том, что произошло. Ее переполняли неизведанные чувства. Неужели все это происходит с ней? Девочка вылезла из-под теплого, пухового одеяла, подошла к окну и села на подоконник. Она понимала, что ночью не увидит своего Ромео. Но ей хотелось еще раз пережить тот фейерверк эмоций, которые она испытала несколькими часами ранее.
Мариэтта просидела на подоконнике в обнимку с куклой почти до рассвета. Босые ноги замерзли, спина затекла, но бушующие в груди страсти затмевали физические неудобства.
На следующий день в то же время, даже немного заранее, она заняла пост с книгой у окна. Но Глеб не пришел. Девочка так была расстроена, что не могла нормально заниматься. Не было кадета и через день. Юная влюбленная с завидным упорством продолжала караулить на подоконнике. Каждый день. Настойчивости ей было не занимать.
Через несколько дней молодой человек появился снова. И все повторилось сначала.
Глеб стал приходить раз или два в неделю. Сначала Мариэтта делала вид, что не замечает его. Но потом она как бы случайно взглянула на него. Кадет улыбнулся ей, и она, засмущавшись, улыбнулась в ответ. В тот день он на прощание помахал ей рукой. У них начинало складываться общение, пусть и через стекло.
VIII
Война, куда так рвался Глеб, была лишена романтики. В отличие от штабных офицеров, те, кто был на линии фронта, видели ее уродливое лицо с огромной черной пастью, из которой смердело кровью и гнилью. Знали его и доктора, которые ежедневно принимали раненых и изувеченных, далеко не всех из которых удавалось спасти. Смерть, облезлой костлявой дворнягой, постоянно крутилась рядом.
Гуля проснулся рано. Резко потеплело. Стоял густой белый туман, как будто в воздух налили молока, словно в чай на английский манер. Врач вышел из лазарета на улицу и вздохнул полной грудью. Ему удалось поспать несколько часов. Новых поступлений раненых не было с вечера и остальным не требовалось экстренной помощи. Тяжелых уже отправили в тыл. Каждый вечер Гуля собирался написать домой, но обессиленный валился с ног. Получая Верочкины письма, он чувствовал себя негодяем потому, что не может отвечать ей так же часто. В тот день он решил, что непременно отдаст дань эпистолярному жанру. Если, конечно, не случится какого-нибудь боя на их направлении.
Гуле было почти тридцать лет. Он был высок и статен. Очки в роговой оправе и волосы на прямой пробор придавали ему важности. И по натуре Гуля был исключительно серьезен. Он никогда не был легкомысленным юношей, а со смертью матери в его глазах, невероятного цвета, навсегда застыл отпечаток трагической потери.
Вдруг вдалеке раздались вопли. В тумане ничего не было видно. Звуки усиливались. Наконец из молока выплыли два солдата, которые тащили третьего – довольно молодого бойца, корчащегося от боли. Гуля вздохнул. Вот и закончился перерыв. Без всякого боя. Ничего удивительного в этом не было, люди на войне гибли не только от ран, но и от болезней, начиная с дизентерии, заканчивая сыпным тифом и чахоткой.