Три страны света
Шрифт:
Промышленники вскочили полюбоваться. Только один по имени Иван Каменный, парень лет сорока, очень массивный, с широким, угрюмым лицом, не переменил положения, даже не шелохнулся.
Скоро две летящие точки, одна побольше, другая поменьше, слились в одну, и вдруг Никита всею своею тяжестью рухнулся на оторопевшего зверя. Зрители громко вскрикнули. Никита, еще барахтаясь с зверем, отвечал им радостным "го-го-го!", и этот крик показал, что голос его при случае мог заменить сигнальную пушку.
Взвалив на плечи оленя, он скоро приблизился к своим товарищам. С лица его, красного, как сырая говядина, лил пот ручьем. Он так запыхался, что дыханьем своим на сажень кругом
– Ну, давай щеголиху! – крикнул он, кинув к ногам Вавилы бедное животное, которого члены судорожно передергивались.
– Братцы! ведь вы сами слышали, что он не держал! – раздирающим голосом воскликнул Вавило и крепко уцепился обеими руками за свою щеголиху.
Увидав его испуганное лицо, Никита захохотал и, лукаво подмигнув своим товарищам, сказал:
– Как не держал? Братцы! будьте свидетелями: моя щеголиха?
– Твоя! твоя! – закричало несколько голосов. – Нечего делать, брат Вавило: проставил, так отдавай!
Вавило не отвечал, но страшно побледнел и крепче сжал в руках винтовку.
– Отдавай! отдавай! – кричали развеселившиеся промышленники, а один из них, по имени Савелий, уже держался за бока и хохотал, не переводя духу.
Вавило молчал и не двигался.
– Не отдаешь добром, так я и силой возьму, – заревел Никита и приблизился к Вавиле.
– Братцы, ведь он сам не держал! – жалобно простонал Вавило.
– Держал! держал! – возразили промышленники.
– Отнять у него, а? – спросил Никита подмигивая.
– Отнять! Отнять!
– Полноте, братцы! Видите, на человеке лица нет, – заметил низенький промышленник по имени Лука, в лице которого показалось сожаление.
Но Никита не слушал его и кинулся к Вавиле.
– Братцы! За что вы хотите меня обидеть? – завопил тогда несчастный владелец щеголихи таким отчаянным голосом, что все промышленники приумолкли и приостановились. – Я человек горемычный; батьку моего глыбой пришибло, как алебастр копал, матушка сгорела вместе с избенкой, и скот весь погорел… Нет у меня ни роду, ни племени, ни приятелей, ни сродников; один, я, словно перст… знать, уж так на роду написано! И ни в чем-то мне нету удачи! Лошаденку купил, – мышиное гнездо проглотила с сеном, извелась; невесту присмотрел, – злые люди отбили. Зверей стал промышлять, – тому бобр, тому лисица чернобурая, тому песец, а мне зайчишко в ловушку бежит! Рыбу ловить пойду, – те гольцов тащат, а я ершиков. Приглянулась мне винтовка у нашего парня; выстрелит – не даст промаху, на плечо вскинешь – как жар горит, красны девушки любуются, други-недруги завидуют. Три зимы, три лета не ел я, не пил, не спал, все складывал грош к грошику, – сколотился деньжонками, купил винтовку… И пошло мне счастье: что ни выстрел, то красный зверь. Перестал я кручиниться, перестал проклинать свою долюшку горемычную… За что ж, братцы, хотите вы теперь меня извести? Что хотите, отдам, любой перст с руки режьте, только не троньте щеголиху! А коли уж хотите ее у меня отнять, так погодите минуточку: я в последний раз выпалю!
Тут Вавило с решительным видом приставил дуло винтовки к своей груди.
Никита первый нарушил молчание, разразившись таким страшным хохотом, который мог гармонировать только с величественными размерами пустыни, окружавшем промышленников. Вслед за ним покатился Савелий, за Савельем остальные, и общий хохот их, повторяемые эхом, долго раздавался вблизи и вдали, как перекличка бесчисленных часовых, скрытых в лесах и горах на огромном пространстве.
Только Лука не смеялся, – слезы блистали в его глазах: так тронула его жалобная речь товарища.
– Образина ты бестолковая!
Не дослушав речи товарища, столько же длинной, сколько и назидательной, Вавило опустился на землю и лег, продолжая крепко держать свою винтовку. Он не выпустил ее и тогда, когда глаза его сомкнулись и густое храпение дало знать товарищам, что счастливый обладатель щеголихи погрузился в глубокий сон.
Все понемногу притихли, только долго еще раздавались сдерживаемый визгливый хохот Савелья и наставительные замечания Луки, что не годится так пугать товарища. Желая еще потешиться ужасом Вавилы при пробуждении, Никита подкрался к спящему с намерением украсть у него винтовку и припрятать. Но он чуть не поплатился жизнию за свое покушение. Заслышав близкий шорох, Вавило вскочил, крепко сжал винтовку дрожащими руками, и нечаянный выстрел раздался в воздухе. Пуля, пролетевшая мимо самого уха Никиты, отбила у него охоту продолжать свои шутки, и он присоединился к своим товарищам, на сон которых выстрел не имел никакого влияния.
Скоро заснул и Никита, и его могущественное храпенье ясно говорило, что и пушечный выстрел, и гром не помеха богатырскому сну.
Не спал только бедный олень. Долго с мучительными усилиями старался он подняться на ноги, наконец справился и бочком, на трех ногах, поковылял к ближнему лесу и скоро скрылся в его опушке.
II
В те времена, к которым относится описываемое событие, из Охотска часто посылаемы были в Камчатку отряды казаков для сбора ясака и для приведения в русское подданство камчатских острогов, еще не объясаченных. С одним из таких отрядов попал на Камчатку Никита Хребтов с товарищем своим Степаном Чалым.
Проведав здесь, что по милости суеверия дикарей можно поживиться на Камчатке хорошими промыслами, Никита воротился домой, сговорил себе четверых товарищей и прибыл снова в Камчатку. Здесь партия промышленников соединилась с Степаном Чалым, который пока проживал в Большерецком остроге, делая вместе с казаками набеги на немирных камчадалов, чукчей, юкагир и других дикарей, и отправилась на промысел. Цель их стремлений была гора Опальная, которой особенно боялись дикари, полагая, что на ней живут духи гамулы. На третий день плавания, спрятав свои байдары (кожаные челноки) под нависшими скалами крутого берега Авачи, они ступили на землю и, продолжая путь берегом, скоро пришли к нескольким камчатским юртам, покинутым жителями. Здесь они ночевали, оставили все лишние запасы, поручив их надзору молодой туземки, следовавшей до того времени за ними, – и отправились далее. Они уже были почти у цели своего путешествия, когда мы с ними встретились.
Сильный дождь разбудил промышленников, расположившихся отдохнуть после длинного перехода. Дрожа всем телом, пошли они далее скорым шагом. Грянул гром, сверкнула молния – явления редкие в том краю.
– "Кутху батты тускеред!" – говорят теперь камчадалы, – сказал Никита, провожая глухой, отдаленный удар грома крестным знамением. – Тоись, Кутха перетаскивает лодки с реки на реку; они думают, что гром оттого бывает! А если гром хватит посильней, тогда, по-ихнему, Кутха в сердцах бросает свой бубен: оттого-де и стук и звон!