Три судьбы. Часть 3. Ведунья

Критская Ирина

–Ишь… Помогает, глянь. Чешутся они у него, что ли?

Марина, замерев, смотрела, как Агнесса, нажав ладошками на голову телёнка, замерла на секунду, а потом, потрогав пальцем бугорок, кивнула, как будто сама себе.

–Нет, мам. Это она ему рога убирает. Слышала, наверное, что Димка с Колькой завтра обезроживать его собрались, вот и…

Татьянка осторожно подошла к лавке, тоже потыкала пальцем в черепушку бычка, развела руками, улыбнулась растерянно

–Всё… Нету… И делать ничего не надо. Спасла теля от нелюдства этого…Умница!

Марина, не веря своим глазам, тоже пощупала теленка, уже вызвав недоуменное

беспокойство Зорьки – под пальцами больше не было бугорков, темечко было гладким, только жесткие завитки кучерявились, как ни в чем не бывало.

– Ишь ты. Мне даже стыдно стало – малая и то понимает, что рог лишать нельзя. Больно. Только мужикам разве объяснишь… Ироды…

Она сняла Агнессу с лавки, натянула на ее озябшие ручки варежки и повела домой. Да вовремя – в калитку уже входила Алла, с интересом глядя на процессию – и откуда же ведут ее измурзанное дитя?

…

– Татьянк, слышь. А вы что с Коляном, детей не хотите что ли? Уж больше чем три года прошло, а все никак. Мне прям хочется, то б ты родила, двое деток лучше чем одно. Я б и сама, да вот не могу. Отрожалась.

Татьянка с Аллой сидели у печки прямо на полу – сбросили перину с лежанки, уселись – так хорошо, тепло, ласково грел их беленый бочок, даже в сон бросало. Тем более, что на улице вдруг замутила- закружила снежной пеленой, разом сменив не по времени пришедшую весну вернувшаяся зима. В доме они были втроем – на диванчике, укрытая пуховым одеялом спала Агнесса – остальные уехали в город с ночевкой, шла ярмарка, а продать было чего – творога наделали и сыра, да яиц набрали несколько сот, не говоря уж о сушеных грушах, яблоках и сливах, которых летом навялили видимо-невидимо. Да и кабанчика забили, кролей с десяток – короче работы там хватит всем, а дома они и вдвоем справятся.

Татьянка грустно глянула на Аллу, потом шмыгнула носом и вдруг заревела – громко, отчаянно, как обиженный ребенок, да так, что проснулась Агнесса и села на диване, терла глаза кулачками, не понимая что происходит. Алла всполошилась, вскочила, плеснула кипяченой воды в стакан, сунула Татьянке в трясущуюся руку

– Да что ты! Бог с тобой! Что ты ревешь, как глупая, случилось что?

– Бросит он меня! Слышишь? Честное слово – бросит! Он тут так и сказал! Знаешь, говорит, я так о сыне мечтал, надо что- то делать! А что делать-то? Я уж и так и сяк! Ничего не получается!

Алла снова села на перину, прижала к себе Татьянку, хоть качай, успокаивай, как маленькую. Та прижалась потеснее, вся мокрая, то ли вспотела, то ли от слез, горячая, всхлипывала, затихая. Рядом присела Агнесса, тоже губки дрожат, вот-вот заревет, да и у Аллы уже глаза на мокром месте – настоящие дуры, хорошо мужики не видят. Так и просидели минут десять, пуская слюни, потом успокоились, посмотрели друг на друга – и правда, дуры. Агнесса отодвинулась, странно посмотрела ярко- голубыми глазами на Татьянкин живот, потом подняла взгляд выше, к шее, потерла ладошки и положила их на руки женщины.

– Теть Тань. Не плачь, это нехорошо. Там, на чердаке травки есть, я покажу какие. Мама тебе сварит, ты попьешь, ребеночка и родишь. Не плачь.

Татьянка замерла и, боясь отнять руки, сидела молча, чувствуя, как приятные, теплые токи поднимаются от ладоней девочки прямо к ее сердцу.

Глава 7. Цветочек

Глаза у Татьянки были прямо по полтиннику –

круглые, огромные …. такие счастливые…. Она синичкой вспорхнула на лавку в хлеву, села, подобрав ноги, и молча смотрела, как Марина доит корову, но смотрела так, что у той загорелось место между лопатками – аж до горячего. Марина не выдержала, обернулась, и, увидев по детски-радостное личико невестки, усмехнулась

–Что, девочка? Случилось что? Ну, говори, не тяни.

Татьянка ловко соскочила с лавки, обняла Марину за плечи, шепнула на ушко. Марина выпрямилась, лицо у неё враз помолодело, порозовело, как будто ей плеснуло на кожу теплым утренним солнышком, расплылась в улыбке.

–Господи! Счастье же какое. И сколько уже?

Татьянка закрутилась на одной ножке, как первоклассница, вытянула руку и показала три пальца. Марина всплеснула руками и уставилась на плоский Татьянкин живот, как будто хотела что-то там разглядеть. Ну хоть немножко.

–Три месяца!!! Это же с марта, ещё Агнесса тогда….Помнишь? Ты Коле сказала? А? Он ведь так ждёт.

Татьянка кивнула, чмокнула свекровь в щеку, снова уселась на лавку, сообщила

–Мне врач велел парное молоко пить. Говорит, я худая очень и тонкокосная, таз маленький. И что мне надо витамины принимать, список написал. Коля уехал в город, в аптеку.

Марина кивнула, закончила доить, отцедила тёплое молоко в огромную белую эмалированную кружку, сунула невестке.

–Ну-ка давай! Пей. До донышка. Каждый день буду тебе молоко давать прямо с под коровы. Худая она! Откормим! Витамины! С аптеки! Да они вон, витамины, на кустах да деревьях гроздьями растут. Ишь, врач-грач…

… А на дворе стояло лето… Такого лета – пышного, тёплого, с яркими жаркими днями, перемежающимися с нечастыми грозовыми темными, после которых земля на улицах и в огородах парила влажным теплом, утром изумрудная зелень сияла отмытыми листьями, а мурава плотным, упругим, мягким ковром застилала обочины, склоны, улочки и переулки, забиралась в палисадники, не было давно. Незаметно подкрался июль, смородиновые кусты поникли от тяжести чёрных полновесных ягод, грозди красной и белой смородины просвечивали насквозь, пропуская солнечные лучи сквозь спелый сок и стыдливо показывали косточки, поздняя клубника еще ошарашивала ароматом нагретых в полдень ягод – земля дарила свои ценности щедро, не задумываясь.

Алла с Татьянкой при малейшей возможности, улучив минутку бежали к реке, взяв с собой Агнессу, забирались на свое любимое место – там, где под склоном холма старые ивы склоняли свои плакучие ветви до самой воды и прятали забытые деревянные мостки в своих шатрах – укромное, тайное, помнящее еще Лушу и Машу. Там, на небольшом пятачке у самой воды, которое прогревалось солнцем, расстилали одеяло на теплом песке, усаживали ребенка, а потом, наплававшись, ложились сами, и то ли мечтали, то ли дремали, блаженно прикрыв глаза белыми косынками. Агнесса долго не сидела, ей нравилось бродить вокруг, но она не просто ходила, она что-то рассматривала, искала, срывала какие-то травинки, растирала их в пальчиках, нюхала, даже пробовала на вкус. Потом набирала разных стебельков, листьев, корешков, раскладывала их на песке, разбирала по кучкам, что-то шептала про себя, смешно морща чуть вздернутый нос и шевеля розовыми губками. Алла лениво приподнималась на локте, следила за дочкой, очень ей были странны непривычные игры ребенка.