Три судьбы
Шрифт:
Якут брякнулся на татами спиной, извернулся, подскочил мячиком – глаза сверкали, он рвался продолжать бой!..
По рядку наблюдателей прокатился смешок…
Гест глянул – на штанах новичка расползалось мокрое пятно…
Савва подскочил, принялся щупать пацану поясницу:
– Ударился? Так больно? А так?
– Да ниче я не ударился! – зашипел тот. – Нигде не больно! – Вырвавшись, он пулей унесся в раздевалку.
На следующее утро – было воскресенье, и Гест явился в секцию пораньше – дверца выбранного Якутом шкафчика «украсилась» изображением ночного горшка.
Авторство сего «шедевра»
Между рядами узких серо-стальных шкафчиков клубился народ. Мальчишки переодевались, но больше шептались и хихикали: свидетели вчерашнего явления новичка делились впечатлениями с теми, кому «не повезло». Нет, ну в самом деле – цирк ведь: пацан, явившийся с улицы, производит такое впечатление на тренера, что тот чуть не на пьедестал его поднимает… И тут – бемц! Мокрые штаны. Умора!
По правде говоря, Гесту и самому было смешно. Да и рисунок на дверце шкафчика – шутка вполне безобидная. Могли и чего пожестче учудить – к примеру, повесить на эту самую дверцу мокрую тряпку. Не штаны, конечно, – за неуважение к форме Савва мог вломить по первое число, в смысле отстранить от занятий на неделю. Ничего, над новичками всегда подшучивают, это закон. Якут показался ему парнишкой неглупым, так что вряд ли он полезет в бутылку. Вот бы тот тоже пораньше пришел, интересно было поглядеть, как он отреагирует…
Дождался. Поглядел. Никак.
То есть совсем никак. Якут словно бы не заметил, что на дверце его шкафчика что-то нарисовано. Не кинулся в драку, не завопил «кто?!», тем более не расплакался от обиды.
Вытащил из висящей на плече сумки белые штаны (должно быть, носил домой стирать), дернул дверцу, снял с крючка кимоно, посмотрел на него пару мгновений, бросил сумку на дно шкафчика – и принялся переодеваться. Спокойно, деловито, равнодушно. Гест стоял неподалеку и успел заметить, что, когда Якут доставал кимоно, ноздри его чуть дрогнули – принюхивался он, что ли? Или показалось?
Общие тренировки Гест любил. Но в это воскресенье то и дело получал втык за невнимательность. Мыслями он был отнюдь не в зале. Он… вспоминал. И, страшно сказать, Якуту… завидовал. Вот бы такую выдержку! Представлял себя на его месте – смог бы он вести себя подобным образом после нанесенного удара? Не просто сделать вид, что ничего не произошло, а излучать это самое «ничего» во все стороны? Смог бы?
Случай проверить себя представился очень быстро.
После базовой тренировки мальчишки ломанулись в раздевалку – кто торопился домой, кто просто попить. Скидывали кимоно, обтирались мокрыми полотенцами. Промежуток между серо-стальными рядами заполнился блестящими от пота телами.
Еще не дойдя до своего шкафчика, Гест увидел, что его дверцу покрывают коричневые пятна и разводы. К тому же она воняла. Так пахло на соседнем пустыре, облюбованном местными собачниками в качестве места для прогулок. Убирать за собой никто из них, разумеется, даже и не думал, чай, не в
Так что собачьих «сюрпризов» там скопилось – не только дверцу одного шкафчика вымазать, а хоть всю секцию ровным слоем «покрасить».
Но – как? Когда? Якут же все время в зале был! Или – не все? В том, что «художества» – дело рук Якута, Гест не сомневался ни на мгновение. Но – почему? Неужели он обиделся вчера? Решил, что это Гест виноват в его позоре во время спарринга? Или что ночной горшок на дверце – Гестовых рук дело?
Стоит возле своего шкафчика, что-то в сумке ищет. И в сторону Геста даже не смотрит.
Валентин чувствовал этот «не-взгляд» всей кожей. Вот он, оказывается, секрет железной выдержки! Нет никакой необходимости стискивать зубы, прикусывать язык и старательно держать, как говорят англичане, «твердую верхнюю губу». Ничего этого, оказывается, не нужно. Ты просто столбенеешь, не в силах шевельнуть ни единым мускулом – в том числе и теми, что на лице. Застываешь ледяной статуей. И время вокруг тебя застывает. Плотный вязкий кокон. Такой плотный, что кажется, будто ты вдруг оглох. И глухое это безмолвие, и кокон застрявшего в одном кратком мгновении времени не только охватывает тебя – расползается. Копошащиеся вокруг фигуры застывают: сперва те, что рядом, потом следующие, за ними совсем дальние. И вот уже вся раздевалка – как иллюстрация финальной сцены из пьесы Гоголя «Ревизор», что недавно проходили на литературе: в центре застывший столбом с распростертыми руками городничий, потом превратившийся в вопросительный знак почтмейстер, ну и прочие в том же духе. Вся сцена – как музей восковых фигур. Ни разговоров, ни смешков, ни движений.
Краем глаза Гест заметил возникшего на пороге раздевалки Степана Анатольевича. Телепатически он, что ли, учуял непорядок? Или просто услышал накрывшую всех тишину?
Подошел, молча скользнул взглядом по изображенному на шкафчике новичка горшку, оценивающе принюхался к субстанции, покрывавшей дверцу Гестова шкафчика, дрогнул бровью, хмыкнул коротко.
– Значит, так. Якушкин…
– Якут, – буркнул тот тихо, но Савва услышал, конечно.
– Ну Якут так Якут, не возражаю. Пока Якут отмывает шкафчик Геста, Селин ликвидирует… художество на дверце его шкафчика.
– Почему я-то? – занудил Рудик.
Тренер взглянул на него так, как могла бы операционная медсестра смотреть на объявившегося в ее стерильном царстве таракана. Верхняя губа его брезгливо вздрогнула:
– Потому что я так сказал.
Он присел на длинную низкую скамейку, тянувшуюся между рядами шкафчиков, помолчал, вздохнул.
– Я-то думал, вы взрослые мужики, а вам палец покажи, хихикать начнете. А если у чемпиона штаны будут мокрые, тоже смешно?
– Да ладно, у чемпиона! Так не бывает! – буркнул кто-то.
– Еще и не так бывает. Когда первый раз с парашютом прыгают, примерно половина с мокрыми штанами приземляется. И это вовсе не значит, что они трусливее, чем другие. Вы же помните Виталика с его привычным вывихом. Слабый сустав. Природа так распорядилась. А у кого-то слабый сфинктер в мочевом пузыре. А у кого-то, боже упаси, сердечные клапаны. Так что сфинктеры – это, дети мои, пустяк из пустяков. Жить и заниматься чем хочешь не мешает. Да чего там! Я сам лет до тринадцати в постель мочился.