Три тысячи лет среди микробов
Шрифт:
Никто в Германии не знал всех названий, никто не знал, как пишется хотя бы половина из них; за пределами каждого государства его монета падала в цене, и чем дальше, тем сильнее.
Моим предком был некто Эссфолт. Он получил генеральский чин еще в молодости, когда целых три недели служил при губернаторе. Эссфолт приехал в Германию лечиться, врачи прописали ему ежедневные прогулки – пять миль туда и обратно Наведя справки, мой предок выяснил, что самый дешевый маршрут по направлению север – северо-восток, потому что в этом случае путь его пролегал всего лишь через пять границ суверенных государств. Положи Эссфолт по неосторожности руль на румб
В то лето мой предок жил в главной деревне Великого Герцогства Доннерклапперфельд. С утра сразу после завтрака он отправлялся на прогулку, набив карманы своего костюма, который менял через день, местной монетой на сумму двадцать долларов. Костюм тоже обходился ему в двадцать долларов, хотя красная цена ему была восемь с половиной. Цена возмутительная, ибо Эссфолту приходилось платить за шитье самому герцогу, запретившему своей высочайшей властью всем портным открывать мастерские в его владениях.
У границы герцогства – в трехстах ярдах от постоялого двора, Эссфолт платил экспортный налог за костюм – пять процентов его стоимости. Эссфолта пропускали через заставу, а потом иностранный таможенник по другую сторону заставы останавливал моего предка и взимал с него пятипроцентный импортный налог за тот же костюм и еще пять процентов за разницу в курсе при переводе одной валюты в другую.
У каждой заставы игра продолжалась в том же духе: Эссфолт платил налог за экспорт, импорт и разницу в курсе при переводе одной валюты в другую – по два доллара у каждой из пяти застав На обратном пути все повторялось сначала, и каждая прогулка обходилась ему в двадцать долларов. Эссфолт возвращался без медяка в кармане, хоть ничего не покупал по дороге. Разве что привилегии и покровительственный тариф. Но он вполне мог обойтись без привилегий и никогда не пользовался никаким покровительством – правительственным во всяком случае.
Что ни день, с него взимали десять долларов за разницу в курсе. С этим генерал смирился, но считал, что десять долларов налога на экспорт и импорт ежедневно бросает на ветер. Через день налог съедал его костюм, и ему приходилось покупать новый.
Эссфолт пробыл в Германии девяносто дней. За это время он купил сорок пять костюмов. В отличие от генерала я сторонник протекционизма и считаю эту меру правильной, но, если отправляешься в путь с настоящим полноценным долларом и он тает у тебя на глазах до последнего пятнышка жира на нем из-за надувательства с переводом валюты, пора крикнуть: «Стоп!» – и учредить международную валюту, чтобы доллар стоил сто центов повсюду – от Северного полюса до Южного, и от Гринвича до 180 меридиана. Так заведено на Блитцовском, и, по-моему, лучшей системы не придумаешь.
Единица денежного обращения на Блитцовском – бэш. Его стоимость – одна десятая цента по американской системе. В обращении находятся еще шесть номиналов. Привожу их названия с приблизительной меновой стоимостью в американской системе.
Бэшэр– 10 бэш. Меновая стоимость– 1 цент.
Гэш – 50 бэш. Меновая стоимость – 5 центов.
Гэшер– 100 бэш. Меновая стоимость– 10 центов.
Мэш – 250 бэш. Меновая стоимость – 25 центов.
Мэшер – 500 бэш. Меновая стоимость – 0,5 доллара.
Хэш – 1000 бэш. Меновая стоимость– 1 доллар.
Теперь о банкнотах. Самая первая соответствует одному доллару, и далее они идут в следующем порядке: 1 хэш, 2 хэш, 5 хэш, 10 хэш, 20 хэш, 50 хэш.
Потом названия меняются, и мы имеем:
клэшер = 100 000 хэш. Меновая стоимость– 100 долларов;
флэшер = 1 000 000 хэш. Меновая стоимость– 1000 долларов;
слэшер = 1 000 000 000 хэш. Меновая стоимость – 100 000 долларов.
Покупательная способность бэш в Генриленде примерно такая же, как покупательная способность доллара в Америке.
Сначала возникли большие трудности с выбором названий денежных единиц. И эти трудности создали поэты. В комиссию по выбору названий вошли только бизнесмены. Они потратили уйму времени и труда на это дело, и, когда опубликовали перечень предложенных ими названий, остались довольны все, кроме поэтов. Они атаковали перечень единым фронтом и высмеяли его самым безжалостным образом. По их мнению, такие названия могли навеки выхолостить живое чувство, переживание, поэтический настрой из денежной сферы, ибо ни в одном языке – ни в живом, ни в мертвом – невозможно найти к ним рифму. И поэты подкрепили свои слова доказательствами. Они наводнили планету задорными двустишиями; их первая строчка кончалась одним из названий монет, вторая бодро и весело выходила на финишную прямую, но финишной ленточки не было, и зафиксировать победу было невозможно.
Три тысячи лет среди микробов
Комиссия убедилась в правоте поэтов. Она решила передать им контракт и поступила мудро. После долгих споров и пререканий выбрали названия «бэш», «мэш» и им подобные. Комиссия одобрила эти названия, референдум официально ввел их в употребление отныне и во веки веков. Эти слова великолепно рифмуются, в этом смысле они не имеют себе равных. Стоит только вспомнить земную финансовую терминологию!
Соверен пиастр флорин
гульден цент грош
сантим обол рубль
доллар сикель песо
дублон шиллинг пфенниг
Если объявить конкурс на эпическую поэму о деньгах, – экспромт, дистанция миля, одна попытка, – то поэт-суфласк сможет в одиночку состязаться с поэтами всего христианского мира; он в одиночестве пройдет дистанцию, с ходу рифмуя «гэш», «мэш», «хэш» и прочие «эши». Конкурс выигран, поэма создана! А где же соперники, позвольте вас спросить? Застряли где-то в начале пути, без единого шанса на успех, пытаясь подобрать рифму к упрямым «пфеннигам».
Екатерина прервала мои размышления, напомнив, что завтрак уже на плите, а сразу после завтрака у меня соберется группа на занятия по высшей теологической арифметике. Времени было в обрез. Екатерина занялась наладкой мыслефона, а потом я начал записывать на нем новейшую историю Японии, завершавшую, к моей радости, огромный труд – историю Земли. История Японии начиналась с импрессионистического облачка; я не мог взять в толк, откуда оно появилось, и дал машине обратный ход, чтоб проверить качество записи. Все остальное было ясно, но облачко приводило меня в замешательство. Екатерина сразу догадалась, что облачко – отрывок из «Науки и богатства» – нечленораздельный, разложенный на фонемы, спрессованный в одну расплывчатую мысль. Крепкий орешек для будущих студентов-историков! Пусть точат на нем зубы.