Три весны
Шрифт:
Опершись рукой о гладкий, белый ствол березы, Вера долго, не отрываясь, глядела вдаль. Ей были видны поля и перелески за рекою, и улицы города до самых дальних его окраин, и поезда, спешащие к далеким станциям. Верины тонкие ноздри раздувались и вздрагивали.
— Алешенька, — сказала она, не поворачиваясь к нему, — сегодня я многое поняла, о чем даже не догадывалась никогда. Счастья не нужно ждать, само оно не придет. Никогда! Нужно идти ему навстречу. И я иду.
— Мы оба идем навстречу счастью, — задумчиво произнес Алеша.
— Не знаю, — лукаво проговорила она, сверкнув в его сторону глазами. — Сегодня я сделала еще один шаг. Я сказала ему, что люблю тебя и что ничего с собой не поделаю.
Алеша повернул ее лицом к себе и поцеловал в губы.
В театр они пришли намного позже назначенных шести часов. Их уже искали. Спрашивали об Алеше в редакции. Посылали за Верой домой, но ее дом был на замке. Агния Семеновна, встретив их в фойе, укоризненно развела руками:
— Ну как же так! Ну как же так!..
Демидов в клетчатом костюме Аркашки, с отвисшей нижней челюстью пританцовывал на лестничной площадке:
— Только не волноваться!
От него за пять шагов несло валерьянкой. Когда он сел гримироваться, пальцы у него прыгали, и он еле натянул на голову рыжий парик.
— Не спорьте, дорогие мои. В споре не только рождается, но иногда и умирает истина. Не надо, — со слезами на мутных старческих глазах убеждал он.
Но никто не спорил. Гримировались молча. Лишь Агния Семеновна, несколько успокоившаяся, наказывала очкастому помрежу Сереже:
— В начале второго действия притушите свет. Затем потихоньку выводите его. Ярче, ярче…
В фойе понемногу нарастал шум людских голосов. Это значило, что в театр стали прибывать зрители. Потом захлопали сиденья в зале.
Спектакль начался без опоздания. Когда распахнулся занавес, гул в зале стих. Только на галерке раздраженно басил кто-то, искал, очевидно, свое место.
Публика принимала спектакль пока что весьма сдержанно. Но Демидов, как только мог, успокаивал всех, кто был за кулисами:
— Сорок лет играю в «Лесе» и, поверьте мне, всегда так. Тут любую знаменитость выпускай — не сорвет аплодисментов. А вот посмотрите, что будет дальше.
Он оказался пророком. Уже во втором действии зал то мертво притихал вдруг, то взрывался хлопками и поощряющими возгласами. Зритель бурно встречал почти каждую реплику Алеши. Негодование сменялось радостью, радость — досадой.
— Нормально идет, ребята, — шептала сияющая Агния Семеновна.
В антрактах из публики прибегали к Соне восторженные девицы. Они обнимали Соню и щебетали без умолку:
— Чудесно, чудесно! Петр Петрович сидит за нами и со смеху покатывается! А Мария Михайловна всплакнула. Говорит, что не хуже, чем до войны.
Воспрянувший духом Демидов в одном из антрактов рассказал историю, случившуюся с Шаляпиным на гастролях в Лондоне. Шел «Фауст», в котором певец исполнял партию Мефистофеля. Поначалу все было гладко. Однако нашелся хорист, который взял ту же ноту, что и знаменитый певец. Грех невелик. Но Мефистофель рассвирепел и запустил в хориста стулом.
— Да, можете мне верить, — Демидов окидывал комнату царственным взглядом. — Я отдал всю свою жизнь искусству.
— А хорист так и стерпел обиду? — с интересом спросил Алеша.
— Хорист стерпел, да его друзья возмутились. И решили они устроить знаменитому басу обыкновенную вздрючку. Вы знаете, как это делается. И когда он ехал после спектакля в карете, хористы остановили лошадей, вытащили его на мостовую и пересчитали ему ребра…
— Это ценно, — заметил железнодорожник Витя Хомчик.
— Если кому-то из вас придется быть на вершине славы, будьте скромными, не заноситесь, не унижайте человеческого достоинства, — сказал Демидов.
Когда спектакль окончился, кружковцев долго не пускали со сцены. У Агнии Семеновны на глаза навернулись слезы.
Потом за кулисами целовались все, поздравляя друг друга с премьерой.
— Ты счастлив, Алешенька? — спросила Вера.
— Очень, — Алеша взял ее за круглые, совсем девичьи, локти.
— Я сегодня домой не пойду. Не хочу. Я буду ночевать здесь, в театре.
Кружковцы ехали на рудник. Маленький паровоз сипел и тяжело пыхтел на подъемах. Он тащил длинный состав из порожних платформ, на которые грузили руду. Одну из платформ, что почище, и облюбовали артисты. Они сидели на чемоданах с реквизитом, и сырой встречный ветер нещадно трепал их волосы. Говорили о премьере, вспоминали все подробности.
— В одном месте я споткнулась. Вы заметили, да? — говорила счастливая Соня. — Стою и не знаю, что сказать. Все забыла. И Витя лицом к публике. Ему никак нельзя подсказать мне. А суфлера совсем не слышу. Ни одного словечка! Ну, думаю, конец. Уже и глаза закрыла от позора. А как закрыла, так и вспомнила сразу.
Демидов, укутанный в стеганку и платки, высунул из тряпья свой свекольный нос и посоветовал:
— В таких случаях, Сонечка, возвращайтесь к сказанным репликам. Варьируйте их. Партнер все поймет и подключится. Ставили мы до войны, уж не помню, какую, пьесу про шпионов. Наш чекист у таежного костра арестовывает вражеского разведчика. Перед этим идет большая сцена. Так, понимаете ли, актер, который играл чекиста, в этот момент уснул. Он прошлой ночью не спал, пьянствовал. А тут, видно, похмелился, его и сморило.
— Ну и как же? — потянулась к Демидову Соня.
— Шпион поднимается и бежит, а задержать его некому. Вот положеньице, милейшие! Надо давать занавес. Но это ж будет всемирный скандал. Наш театр могли вдрызг раскритиковать. Вы поняли меня? Чекисты спят… И выручил всех помреж. Он из-за кулис палкой толкнул в бок чекиста и тот вскочил. А шпион снова выбежал на сцену, как будто что-то забыл у костра. И вот тогда-то чекист выхватил пистолет и закричал: «Вы думаете, когда-нибудь чекисты спят? Они никогда не спят!» Так еще и аплодисменты были. И театралы потом восхищались. Вот, мол, как здорово решили сцену у костра. Актерская находка! Да-с!