Три весны
Шрифт:
Девушка явно боялась отвечать за телефонный звонок Елькину. Но ведь Алеша дал ей слово, что примет всю вину на себя. Чего же еще?
— Вы вели расследование недозволенным методом, — сказал секретарь горкома партии. — Так не должны поступать редакционные работники. Это позорно и недопустимо для советской печати!
— А вам что, Елькина жалко? — грубовато спросил Алеша.
Секретарь горкома резко повысил голос:
— Не забывайте, где вы находитесь, Колобов.
— А вы на каком фронте воевали, товарищ? — криво усмехнулся Алеша.
Секретарь сорвался с места, застучал кулаками о стол, затопал. Он обозвал Алешу хулиганом, грозил ему милицией. Он тут же позвонил Василию Фокичу и крикнул в трубку телефона:
— Уволить, немедленно уволить Колобова! Нам не нужны разгильдяи!
Редактор, видимо, возражал. Тогда секретарь сказал, что он перейдет сейчас на другой телефон. Не хотел спорить с редактором при Алеше.
Когда секретарь горкома хлопнул дверью, Соня с укоризной сказала:
— Вот видишь, пожалуйста. И это не всё.
— А что же еще? — иронически посмотрел на нее Алеша.
— Заявление Вериного мужа. Раз оно поступило, мы не можем не реагировать, — и вдруг Соня сразу обмякла и стала прежней. — Пойми меня, Алеша. Запутали вы меня. По твоей просьбе я звонила Елькину. В драмкружке я тоже участвую…
— Что случилось, Соня? Объясни толком.
— Во-первых, говорят, что ты нарочно выискиваешь теневые стороны. Ведь ты раскритиковал передовое предприятие! Во-вторых, говорят, что ты не имеешь морального права печататься в газете.
— Ну это говорят другие, а ты как думаешь?
— Я думаю, что вообще-то… Ну мог же ты согласовать фельетон с горкомом! Ведь прошелся-то по самому Елькину!..
— Всё, Соня? — Алеша надел фуражку и решительным шагом пошел к двери.
Соня забежала вперед и встала на его пути. Жалобно попросила:
— Наверное, ты прав. И не обижайся на меня. Я не могу иначе.
— Можешь, — твердо сказал Алеша.
— Ты считаешь?
— Да. Считаю.
— Ты напрасно упрекнул его. Ну насчет фронта… Он же партийный работник.
— А что, партийные работники только в тылу? Ладно, Соня, я не сержусь на тебя.
— Вы поженитесь с Верой, да? — совсем тихо спросила она.
— Конечно. Я давно люблю Веру. Впрочем, зачем я говорю это? Тут ни ты, Соня, и никто другой не помешают нам.
— А мы и не собираемся мешать. Но ведь надо разобраться, если письмо поступило. Ведь за каждым письмом…
— Стоит живой человек, — продолжил её мысль Алеша. — Так, что ли? А если этот человек подлец, если у него нет ни капельки чести? Что тогда?
— Но ведь мы не можем так говорить о советском человеке…
— Да какой он советский! — брезгливо поморщился Алеша.
Разговор в горкоме комсомола вконец расстроил его. Из кабинета Сони он вышел с желанием уехать куда-нибудь. Всё ему казалось теперь в деле Елькина непонятным, совершенно запутанным. Может, действительно Алеша сделал что-то не так. Нет, надо уезжать отсюда.
Но Василий Фокич остудил горячую Алешину голову.
— Ты рассуждаешь примерно так: написал-де фельетон, обозвал ворюгами людей, которых в городе знали, как порядочных. И хочешь, чтобы сразу все приняли твою сторону. Чтобы немедленно арестовали Елькина и всех других героев фельетона и завтра же осудили. Чтобы тебе поклонились в пояс наши городские руководители. Дудки! Думаешь, им приятно сейчас, что не сами они схватили за руку мошенников? Нет. Поэтому наберись терпения. Слушай, что тебе говорят, мотай на ус.
— Но ведь он же приказал уволить меня! — вырвалось у Алеши.
— Никто тебя не уволит. Только что я говорил с первым секретарем горкома. В пимокатной артели с утра сидят ревизор и следователь. Чего ж тебе еще?
— Но почему этот жал на меня?
— Да пойми ты, чертушка такой, они Елькина знают много лет. Да-да! А ты в Ачинске без году неделя. Теперь узнают и тебя.
— Ладно уж, — засопел Алеша.
— Ну, а как с женой? Кстати, где она?
— Мы нашли квартиру.
— Может, нам выпить на новоселье? Я водчонки найду. А директора типографии прихватим?
— Пожалуйста, — охотно согласился Алеша. — Не возражаю.
— Жена заругается?
— Да что вы! Она будет очень довольна.
Вера встретила их радостно и растерянно. Ей было неудобно за неуют комнаты. Но Алеша привел друзей, и это было для нее счастьем. Ведь они теперь и ее друзья.
— Хороша, — пробасил директор типографии, когда Вера выскочила на кухню.
Она накрыла стол взятой у хозяйки скатертью. Поставила чашки с хлебом и жареной картошкой. Принесла квашеной капусты.
«Это — доброта хозяйки, но, прежде всего, Верины заботы. Как ей хочется услужить нам! Какая она умная и милая», — думал Алеша, наблюдая за тем, как она хозяйничает у стола.
Василий Фокич разлил водку по стаканам. Сколько мужчинам, столько и Вере. Она изумленно посмотрела на свой стакан и перевела взгляд на Василия Фокича:
— Да что вы! Я ведь совсем не пью. А этой дозой можно убить коня.
— Пожалуй, — согласился директор типографии.
— Я предлагаю выпить за боевое крещение журналиста Алексея Колобова. Оно прошло у него как по маслу! — предложил Василий Фокич.
— Хорошенькое масло! — возразил Алеша.
— А ты хотел, как Цезарь: пришел, увидел, победил? Так, что ли?
— Вроде так.
— Журналист должен делать свое дело спокойно, и с дальним прицелом. Да-да! Он, как никто, работает на будущее.
— Вот какой ты у меня! — шутливо воскликнула Вера.
— За мужа, надеюсь, выпьете? — сказал Василий Фокич.
— За мужа выпью, — Вера чокнулась со всеми и пригубила стакан.
Директор типографии вскоре опьянел. По комнате поплыл храп. Василий Фокич толкнул старика в бок. Но Вера запротестовала: