Три влечения Клавдии Шульженко
Шрифт:
Этот призыв Дунаевский обратил прежде всего к себе. Он пришел на помощь певице в годы, когда после разгромных идеологических постановлений ЦК начались гонения на лирику, якобы отвлекающую советских людей от задач социалистического строительства, все ее пластинки изъяли из продажи и она осталась без песен. Дунаевский написал для нее две баллады – «Окрыляющее слово» и «Письмо матери», обе на стихи Г. Рублева.
Первая из них, мужественная («маршеобразно» – пометил Дунаевский на клавире) повествовала о юноше из Кордовы. Во франкистской Испании, где все, связанное с Советской страной, объявлено крамолой, Педро (так зовут героя песни)
Сталин и был тем «окрыляющим словом». «Вождю народов, оплоту мира» адресовала свое письмо и мать из Руана, потерявшая на войне трех сыновей. Ничего подобного Шульженко прежде не пела, но без этого в то время никогда бы не получила разрешения на сольное выступление.
Песни-баллады продолжали ту линию в творчестве Дунаевского, которая была начата в конце 30-х годов «Девушкой в солдатских сапогах». Ее композитор отнес тогда к числу своих опытов, назвав «Девушку» «примерно той песней, которая прокладывает мост между массовой песней и камерной». По его мнению, в произведениях такого рода должны сочетаться доступность массовой песни и глубина образов пьес камерного типа.
Но если «Девушка в солдатских сапогах», разученная Шульженко в пору ее создания, не удержалась в репертуаре (быть может, мост был наведен преждевременно), то на «Письмо матери» и «Окрыляющее слово» певица и композитор возлагали иные надежды.
В период работы над ними Дунаевский приезжал на репетиции, внимательно слушал Шульженко, раз вносил «на усмотрение исполнительницы» свои предложения. На премьере волновался, будто это первые песни, решавшие его судьбу, а после концерта быстро прошел за кулисы, поздравил Шульженко с успехом и поблагодарил ее.
«Судьба песни зависит от того, в чьи уста она вложена», – повторил он в тот вечер известную формулу, не предвидя, что начавшаяся вскоре борьба с космополитизмом перевернет ее с ног на голову.
Через несколько месяцев, когда утихли премьерные волнения, он позвонил Шульженко и попросил ее выступить с ним в заключительном концерте для комсомольских делегатов.
– Я хочу показать им новое, что у меня сейчас есть, – сказал он.
Песни Дунаевского Шульженко разучивала с аккомпаниатором Борисом Мандрусом, музыкантом, с которым она связала творческую судьбу на два десятилетия. Проработавший не один год, аккомпанировавший в концертах многим знаменитым солистам оперы и балета, Мандрус впервые столкнулся с песенным жанром. Он стал подлинным партнером певицы.
Во время репетиции Дунаевский, обычно решительный человек, робко предложил Шульженко послушать совсем новую его песню: «Может быть, ее тоже стоит спеть комсомольцам?»
«Школьный вальс» понравился певице, восхитило единство мелодии и текста.
И где бы ни бывали мы,Тебя не забывали мы…Ты – юность наша вечная,Простая и сердечнаяУчительницаЭто песня-воспоминание, внутренний монолог. Только размышляя, ведя разговор не «вслух», а про себя, можно обратиться к женщине «с седыми прядками» как к самому близкому человеку, как к матери, на «ты».
Отсюда пришла и манера подачи – мягкая, лирическая, без аффектации и нажима, чем позже злоупотребляли иные исполнители.
Комсомольцы горячо встретили выступление певицы и композитора.
Однако радость успеха вскоре была нарушена критическими наскоками, неожиданными и нелепыми. В «Окрыляющем слове» были обнаружены «тангообразные признаки», и посему его отнесли к «отжившим образцам бульварно-развлекательного стиля». В «Школьном вальсе» было усмотрено сходство с «разбитным гусарским вальсом»! В нем якобы слышался звон гусарских шпор!
Архивы донесли до нас любопытную запись обсуждения одной из концертных программ Шульженко, что она подготовила летом 1950 года. В нее вошло около двадцати новых песен, среди них – знакомые нам две баллады И. Дунаевского, «Моя Родина» А. Хачатуряна – Г.Тридова, «Разноцветная песенка» Н. Иллютович – П. Германа, романс «Девичья песня» и марш «Будь спортсменом» А. Лепина – О. Фадеевой, музыкальный рассказ «Связка нот» С. Каца – П. Германа, шуточная «Свадьба» Е. Овчинникова – Н. Добржанской и др.
«Клавдия Шульженко показала большую и серьезную работу. Программа разнообразна. Затронуты все темы: борьба за мир, дружба народов и другие. В общем – большая удача», – сказал один из участников обсуждения. «Клавдию Ивановну можно поздравить с большой творческой победой, – продолжал другой. – Проделана большая работа, созданы образы Родины, образы матери, героев. Программа в свете наших задач удалась». «Я получил большое удовлетворение и наслаждение. Лишний раз убеждаешься в огромных возможностях, которые таит в себе Шульженко. У меня нет претензий ни к одной вещи по исполнению», – поддержал его третий.
Критическому огню подвергались две песни интимно-лирические – романс «Девичья песня», вальс «Веер» (музыка Л. Грега). О последнем один из выступающих сказал: «Веер» – прекрасный романс, чудесная вещь, замечательно сделана. Ее приятно слушать, но в программе, боюсь, не прозвучит». Другой был более категоричен: «Веер» ни к чему в этой программе».
Весьма характерно стремление комиссии убрать даже то немногое, что можно отнести к лирическому жанру. В стремлении этом отразилось распространенное мнение, отрицавшее право героя на личную жизнь. Вспомним, что на экранах, да и на сцене вне зависимости от того, шла ли речь об исторических персонажах или о современниках, личная жизнь героев сосредоточивалась только в сфере производства.
Тут сказалось и предубеждение к современным танцевальным ритмам. Шульженко не должна была петь ни одной песни в ритме танго или фокстрота, а такие песни, и притом новые, она разучила.
Какую критическую бурю вызвали только «танго-образные признаки» в балладе Дунаевского, мы уже знаем. Еще большее негодование вызывал ритм фокстрота: «Фокстрот не наш танец. Больше того, фокстрот неприемлемый танец. В военных учебных заведениях правильно поставили вопрос о том, что советскому офицеру нужно танцевать танцы морально чистые». Как будто слышишь голос рапмовца из далеких 20-х годов, но на этот раз это слова, раздавшиеся в 1948 году на совещании о путях развития танцевальной музыки.