Три возраста Окини-сан
Шрифт:
Поезд медленно тянулся от станции к станции. Японский офицер в отличной шубе с воротником из волчьей шкуры оставил на скамье газету «Ници-Ници», которую и просмотрел Коковцев; генерал Танаки писал: «Большевистская волна гонит на Восток подлинных хозяев страны. Они заслужили у японцев сочувствие, и потому мы используем их в качестве социальной и политической базы будущего административного устройства Приморья, Приамурья и Восточной Сибири». Штыки русского народа упирались в неприкасаемые шубы с пышными волчьими воротниками.
Это был февраль 1920 года, когда Ленин открыто признал: «Вести войну с Японией мы не можем… нам она по понятным условиям
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Когда он вышел на перрон, кто-то его окликнул.
– Вы меня? – удивился Коковцев.
– Тебя, тебя, – отвечал молодой человек с приятной, располагающей внешностью (без всяких признаков оружия).
– Простите, не имею чести знать вас.
– Ротмистр Саламаха! С приездом… гнида!
Удар кулаком в лицо поверг контр-адмирала наземь. Саламаха (откуда силы берутся?) встряхнул Коковцева, будто тряпку. Только теперь в его руке появился револьвер:
– Вперед, не оглядывайся. Здесь тебе не Москва…
На путях отфыркивался заиндевелый бронепоезд атамана Семенова, составленный из четырех блиндированных вагонов. В первом – штаб-салон атамана с картами и выпивкой, во втором – запасы золота и награбленное добро, в третьем – тюрьма и пыточная камера, а в четвертом – гарем атамана, в котором подбор женщин свидетельствовал о том, что Семенов не грешил расовыми предрассудками. В тамбуре растопырился пулемет-кольт, вдоль коридора тянулась пирамида с японскими карабинами системы «арисака». Саламаха, шагая сзади, очень ловко выудил из кармана Коковцева бельгийский браунинг. Пинок в зад не столько оскорбил, сколько ускорил движение адмирала навстречу гибели… Семенов гулял по cалону, обставленному, как хорошая гостиная, он был в кавалерийских галифе и шелковой сорочке. Его распухшая от алкоголя морда выглядела вполне добродушно. На спинке стула висел желтый мундир офицера Забайкальского казачьего войска.
– Ну, что? – спросил он. – Попался?
Спокойно им был выслушан подробный рассказ адмирала.
– А зачем врешь? – спросил Семенов, смачно зевая. – Беда мне с этими адмиралами… Сколько с Колчаком грызлись, а теперь тебя черт принес. Думаешь, я тебе поверил? Или эти краснозадые в патруле такими уж были дурачками?
– Выходит, что дурачками, – сказал Коковцев.
– Но я-то не дурак! Когда выехал из Москвы? Что тебе надо в моих краях? И что велено у меня тут вынюхать, а?
Саламаха с приятной улыбкой обрушил адмирала на ковер. Потом показал Семенову браунинг, блещущий никелем.
– Вот у него, гада, что было… Григорий Михайлович, может, сразу тащить в третий вагон? – спросил он атамана.
– Погоди. Сначала общупай его до костей…
В карманах было пусто. Но бандитов очень удивил наручный браслет Коковцева: «МИННЫЙ ОТРЯД. ПОГИБАЮ, НО НЕ СДАЮСЬ».
– Кажется, не врет… адмирал! – заметил Семенов.
Коковцеву было страшно. Саламаха заставил его вытянуть руку с браслетом на столе, под нее он подложил японскую газету, чтобы не просыпать мимо золотые опилки. Он стал распиливать браслет напильником, а Владимир Васильевич в смятении чувств вычитал заголовок статьи: «АЗИЯ ДЛЯ АЗИАТОВ. XX век станет золотым веком для утверждения теории единения всех цветных народов против белых!» Саламаха успел сделать только надрез на браслете, как раздалось шипение пара, и вровень с вагонами Семенова остановился японский бронепоезд, прибывший от пограничной станции Маньчжурия.
– Убирай все это дело, – сказал Семенов ротмистру.
В салон бодро вошел генерал Оой-сан, которому Коковцев и заметил по-японски, что Танаки в «Ници-Ници» пишет одно, а на деле получается совсем другое. Он сказал:
– Я не успел еще ступить на эту землю Забайкалья, как сразу же стал избит, ограблен и обесчещен.
Оой-сан с улыбкой вручил ему свою визитную карточку:
– Пусть она послужит для вас пропуском… куда угодно!
Коковцев разговаривал с генералом, не забывая о суффиксе вежливости – «сан». Но и сам понял, что задерживаться здесь никак нельзя. С визитной карточкой японского сатрапа в кармане английского френча он остался в незнакомом русском городе, где все вызывало в нем отвращение – заборы, дома, люди, деревья, похабщина. Ему хотелось тепла и покоя. Впереди него плелся по улице прохожий, который вдруг сделал круг, будто пьяный, но тут же выровнялся и пошел далее нормально, как и все люди…
– Геннадий Петрович, это я… постой! – крикнул Коковцев.
Атрыганьев спросил его как ни в чем не бывало:
– Слушай, Вовочка, а бывал ли ты в кегельбане Бернара на Пятой линии Васильевского острова?
Вот каким он стал: жилистый старик с длинною бородой, а виски отмечены розовыми впадинами – то следы пули, вошедшей в голову после Цусимы справа и вышедшей из головы слева.
– Да, бывал у Бернара, и не раз, – отвечал Коковцев.
– Значит, и ты состарился, дружок… Ах, если б можно было вернуться на клипер «Наездник» и начать все сначала!
Атрыганьев двинулся дальше, время от времени описывая круги, с утоптанной тропы он сворачивал в сугробы…
Он уводил Коковцева в село Кокуй на Шилке, где впервые в русской истории был поднят гордый флаг Амурской флотилии. Делая круги, но рассуждая логично и здраво, Геннадий Петрович сказал, что Москва создает политический буфер, образуя автономную Дальневосточную Республику (ДВР), а нарком Чичерин недавно заявил, что Советская Россия отныне не имеет никакого отношения к войне Японии с населением дальневосточной России… Атрыганьев похлопал рукавицами.
– Очень мудрое решение, – сказал он. – Инженеры придумали буфера, чтобы смягчить удары при столкновении вагонов. Большевики додумались до создания политического буфера. Отныне от Байкала до Тихого океана перед японцами воздвиглась некая загадочная для них страна, к которой не придерешься – она не грешит ни коммунизмом, ни капитализмом. Каков пассаж?
Коковцев еще весь был в переживании того оскорбления, которое испытал в первом вагоне атамана Семенова.
– Если бы не этот Оой-сан, я не знаю, что было бы!
Геннадий Петрович сделал перед ним еще один круг:
– Дыши глубже, Вовочка! По Цельсию с утра было тридцать семь градусов. Кстати, обрати внимание на те похабные рожи, что ты видишь. Население Сретенска обозначается пятизначным эпитетом: уголовно-каторжно-казачье-скотски-разбойничье!
Неподалеку от Сретенска, в Муравьевском затоне, зимовали во льду канонерки и мониторы. На берегу высился добротный барак из бревен, внутри которого работал котел и машина, снятые с миноносца, чтобы давать пар для обогрева, чтобы давать энергию для электроосвещения флотилии. Атрыганьев воткнул ключ в дверь комнаты с табличкой «Главный лоцман АОПТ – Г.П. Атрыганьев».