Три высоты
Шрифт:
– Квас!
– коротко сообщил он нам, как бы давая тоном понять, что споры здесь совершенно излишни.
– А я, грешным делом, думал...
– Он самый... Мы его вместо шампанского употребляем... Трезвость - закон для летчика...
– сделал сразу три сообщения Гусев.
– Квас, - снова повторил Лахно. И, секунду-другую помолчав, добавил: Причем, кажется, хороший.
– А во второй кадке еще лучше!
– охотно согласился Гусев.
– Вы белого пригубили. А в другой кадушке красный - из ржаных сухарей.
– Не может быть!
– сказал
Неясно, правда, было, к чему это его "не может быть" относилось: к тому, что в кадушках квас, или к гусевской сентенции о трезвости. Глядя, как пьет полковник, мы с нетерпением ждали дальнейших разъяснений.
– Ну как?
– спросил Гусев.
– А никак, - ответил спокойно Лахно.
– Не разобрался еще.
Мы облегченно перевели дух и дружно расхохотались.
– Чего перетрусили?
– улыбнулся и Лахно.
– Думали, компанию вашу нарушу, праздничное настроение испорчу? Сам летчик! Знаю: нечасто для нашего брата выпадает на фронте такая минута, когда душу можно отвести, в кругу товарищей посидеть. Так что зря тревожились. А квас у вас и впрямь хорош! Аппетит от него так и разбирает...
– За чем дело стало? Садитесь к столу!
– пригласил Гусев.
Мы дружно поддержали приглашение.
Когда через час в избу заглянул Ищенко справиться - успешно ли проходят зачеты, от неожиданности он даже слегка растерялся, не зная, что сказать. Пир шел горой.
– А как же с зачетами?
– Подождут зачеты!
– решительно отрезал Лахно.
– Они их каждый день в небе над вражескими эрликонами сдают...
Зачеты в тот раз действительно так и не состоялись. Лахно засиделся с нами допоздна.
– Конечно, можно было бы отметить Новый год и сдачей зачетов. Подтвердить, так сказать, свой профессиональный уровень, - как бы подводя итоги, высказался на другой день Гусев.
– Только ведь нашему брату-летуну хоть в праздник, хоть в будни что важнее всего? Доверие! А Лахно с Ищенко и без того верят, что, как били мы фрицев, так и будем бить! Это и есть для нас главный зачет. Вот так я, братва, на сей счет думаю.
Мы думали точно так же, как Гусев,
Летчик Гусев появился в нашем полку во второй половине сорок четвертого. Прежде он воевал на ночных разведчиках По-2, сделав на них шестьдесят девять боевых вылетов.
– Не хватило одного для ровного счета, - сказал он, когда в августе сорок четвертого получил назначение в наш 90-й гвардейский штурмовой авиаполк.
Но Гусев ошибся.
Первое боевое задание, которое он получил на новом месте, заключалось в том, чтобы получить и перегнать в дивизию не новый "ил", а как раз По-2. Фанерный этот самолет был незаменим для связи и ценился порой наравне с боевой бронированной машиной. В штабе дивизии, где Гусев получил приказ, ему дали механика и техника звена, предупредив, чтоб при перегоне самолета обоих с собой не брал. Пусть, дескать, либо техник, либо механик добирается назад попутным транспортом.
Прибыв в часть, Гусев присмотрел на свой
Назад летели на высоте триста метров. В небе - никого, мотор работает как часы, настроение у всех прекрасное.
Вдруг Гусев заметил на проселочной дороге каких-то людей, бегущих в панике в сторону леса и гоня перед собой скот. А через несколько секунд из-за деревни, откуда, судя по всему, и удирали вооруженные кто винтовками, кто ружьями крестьяне, выскочил на бреющем Ил-2 и, нагнав толпу, начал поливать из пулеметов дорогу.
– Что за чертовщина! Ведь не над немцами, над своей территорией летим, удивился Гусев.
– Что же он, своих, что ли, из пулеметов потчует?
– А если это фриц?
– высказал догадку техник.
– Случалось, что и на наших самолетах они летали.
– Фриц не фриц, а на глаза этому чокнутому лучше не попадаться, отозвался Гусев.
– Он-то в броне, а вокруг нас - чистая фанера. Мне, если я эту фанеру в целости и сохранности на место не доставлю, командир дивизии голову оторвет.
Гусев быстренько дал ручку управления машиной от себя, припал чуть ли не вплотную к земле и полегоньку увел свой По-2 от греха из опасной зоны.
Пока летели, все трое продолжали ломать голову: что бы это могло значить, когда штурмовик на собственной территории и деревню бомбами поджег, и по мирным людям из пулеметов смолит...
Однако люди эти казались мирными, если судить только по одежде. Когда Гусев посадил По-2 на аэродром и доложил Ищенко о том, что видел на проселочной дороге, тот объяснил ему, в чем дело.
– Бандеровцы это! Они, сволочи, десяток наших людей утром ухлопали. Поставили к стенке и перестреляли.
– Как же так?
– не понял Гусев.
– А наши что же?
– Безоружные они были. Из соседнего девяносто второго полка за продовольствием их туда отправили. Кто же знал, что деревня вся до одного из бандеровцев. Женщин и детей они заранее в лес угнали. А наших вместо, как говорится, хлебом-солью свинцом встретили. И до того, зверюги, обнаглели, что после такой расправы в деревню за скотом вернулись. Значит, говоришь, не вышел у них этот номер?
– Думаю, не вышел, - подтвердил Гусев.
– Хотя видел, палили некоторые из них в небо. Только ведь "ил" из винтовки не сковырнешь. Верно?..
– Сам скоро увидишь, - пообещал ему Ищенко.- В первой эскадрилье тяжело ранило летчика, отправили его в госпиталь. Завтра с утра пойдешь на его машине на боевое задание. Не подведешь, надеюсь?
– О чем речь, товарищ подполковник!
– бодро отозвался Гусев.
– В фанерной шкатулке воевал, а уж в "летающем танке" опасаться нечего!..