Три высоты
Шрифт:
– Обращайтесь, - кратко обронил Ищенко.
– Взлетная полоса свободна, товарищ майор! Как и наказывали, отрапортовал Фетисов. И, не тая радости, добавил: - А машина ваша почти в полном порядке. К завтрашнему утру будет готова...
Ищенко, задрав рукав, поглядел на часы: времени до темноты оставалось достаточно. Во всяком случае, на один вылет хватит.
– Большая, говорите, колонна?
– спросил меня.
– И закупорена плотно?
– Плотнее не бывает, командир!
– предчувствуя развязку, не смог я сдержать улыбки.
– А у Кузина только бровь повреждена. Остальная голова, можно сказать, вся целая. Вполне боеспособен майор.
– А раз так, нечего резину тянуть.
– принял решение Ищенко. И, обернувшись к Кузину, добавил: - Бери мой самолет!..
Подгонять нас не пришлось. Летчики и так, как говорится, рыли землю от нетерпения. Взяв новые боекомплекты и до отказа заправив баки горючим, группа быстро снялась с аэродрома. А вскоре штурмовики вновь - в который уже раз за день!
– перевалили через линию фронта.
Изрядно потрепанная вражеская колонна буксовала на том же месте: расчистить возникшие на шоссе после бомбежки завалы и скопления горящей техники оказалось не так-то просто. Впрочем, к новой встрече с нами немцы, как могли, подготовились. Завидя возвращающиеся штурмовики, заговорили крупнокалиберные пулеметы гитлеровцев. Пара "илов", отделившись от группы, обрушилась на придорожные кусты, выковыривая оттуда бомбами вражескую батарею. Теперь ничто не мешало нам приступить к завершающей работе, и ведущий дал команду рассредоточиться. Штурмовики поодиночке стали пикировать на шоссе, вылавливая в огненном аду уцелевшие грузовики, бронетранспортеры. Каждый из нас тщательно выбирал цель, чтобы ни один реактивный снаряд, ни одна очередь не пропадали даром. Вскоре остатки колонны можно было списывать в утиль: весь двухкилометровый участок дороги превратился в сплошную огненную реку, над клокочущей поверхностью которой вспучивались багровые столбы взрывов и круговерть разлетающихся во все стороны обломков. Назад возвращались уже не все вместе, как днем, а порознь. Не знаю как остальные, но сам я от усталости чувствовал себя выжатым, словно лимон. И все же, если не считать чисто физических ощущений, на душе было легко. Сзади меня, за бронеспинкой, благодушествовал возле своего пулемета воздушный стрелок Харитонов.
– От ваших стволов небось хоть прикуривай, а мой голубчик будто из санатория возвращается: за целый день ни единого выстрела, - предвкушая конец трудного рабочего дня, а вместе с тем и близящийся ужин, завел разговор Харитонов.
– Нелетная, видать, нынче для фрицев погодка!
– Считай, что сегодня ты за пассажира катался, - в тон ему отозвался я. Жаль только, стюардессы нет, а то б она тебе на радостях горячий кофе предложила.
Расслабившись, я и в самом деле вел машину, словно в мирное время на пассажирской линии: ровно, спокойно, строго по прямой - как раз так, будто торопился не к себе на аэродром, а в перекрестия прицелов вражеской батареи.
Так оно и случилось.
Когда до передовой оставалось совсем немного, я заметил впереди по курсу не то хутор, не то небольшую притулившуюся на отшибе деревушку. В обычное время я непременно бы обогнул ее стороной от греха подальше. А тут, как говорится, тормоза не сработали. Уж очень она показалась мне в тот момент безобидной. Не может здесь никого быть, мелькнуло в сознании, сколько раз над ней туда-сюда проходили - тишина, ни звука...
Но вот, едва крыши деревушки оказались у меня под крылом, в брюхо низко летящего моего "ила" полоснула в упор пулеметная очередь. Мотор сразу забарахлил. Через несколько секунд стало ясно, что вынужденной не миновать: разбита водяная помпа мотора.
– Придется садиться!
– сообщил я Харитонову по переговорному устройству. Ужин, кажется, отменяется...
– Шут с ним, с ужином, - сразу стал серьезным мой стрелок.
– Сейчас как-то не до еды: немцы под нами, командир!
– Из крупнокалиберного всадили!
– не смог скрыть досады я.
– Еще чуток протяну, а там пятачок придется искать. Речку впереди видишь? За ней наши...
Мотор захлебывался, работал с перебоями. Речку, правда, перевалить все же удалось. А там мотор и заглох. Тяжелая семитонная машина едва держалась в воздухе, планируя и теряя скорость.
– Прыгай!
– приказал я воздушному стрелку.
– Передовая позади.
– А ты?
– спросил Харитонов.
– Попробую сесть на брюхо. Может, получится...
– Пробуй. Я погляжу...
Пререкаться со стрелком времени не было. Впереди показалась небольшая заболоченная лужайка. Не лучшее место для вынужденной посадки, но выбирать было не из чего.
– Держись, Харитонов!
– крикнул стрелку в последний, момент.
– Сейчас встряхнет!
Машина легонько тронула бронированным фюзеляжем лоснящуюся от воды землю, спружинила, проскочив изрядный кусок луговины в десятке сантиметров над грунтом, затем вновь, уже плотно и окончательно, припала к земле и, разбрасывая в стороны грязь вместе с фонтанами зеленой воды, пропахала как лемехом борозду и остановилась.
– Судьба!
– переводя дух, пожаловался Харитонов.
– Пять вылетов, один удачней другого. А под самый конец - осечка! Одно слово: судьба!
Вылезая из кабины, я хмуро промолчал. Кому-кому, а уж мне-то было хорошо известно, что судьба здесь была совершенно ни при чем. Мог бы сообразить, что любой куст вблизи передовой в любой момент может выстрелить. Факт, что проклятая деревушка за весь день ни разу не подала никаких признаков жизни и оттого казалась давно брошенной, ничего не менял: на войне загадывались загадки и по-заковыристей. Но на то я и летчик, чтобы все предусмотреть...
– Не казнись, командир! Каждый куст стороной тоже не обойдешь, - попытался утешить меня Харитонов.
– Если всякий раз страховаться, на саму войну ни времени, ни сил не останется.
Я уже успел осмотреть поврежденную машину и понял, что больше на ней не летать. Огляделись по сторонам. Позади нас, за речкой, сухо затрещал пулемет...
– А фрицы-то совсем рядом, - отметил вслух Харитонов.
– Никак успокоиться, сволочи, не хотят.
– Если сунутся, отобьемся.
– Из пистолетов будем палить?
– А про пулемет, что у тебя из кабины торчит, забыл? Вроде бы ни "мессеров", ни "фоккеров" я нынче в небе не видел или ты по галкам весь боекомплект расстрелял?
– Галки тут вовсе даже ни при чем, - слегка оскорбился Харитонов.
– При посадке турель от удара заклинило, не поворачивается теперь.
– Повернешь, когда фашистов увидишь. А пока давай поглядим, куда нас с тобой занесло.
Метрах в двухстах от места нашей вынужденной посадки петляла разбитая в пух и прах, расквашенная грязью проселочная дорога. Вдоль нее по обе стороны громоздились брошенные отступающими немцами автомашины. Большинство было обуглено и разбито. Но попадались и исправные, вполне, по военным меркам, приличной сохранности.
Вскоре мы присмотрели добротный фиатовский грузовик, затем Харитонов отыскал совсем уж великолепный экземпляр четырехместного "мерседеса" с пружинящими креслами, обтянутыми темно-красной кожей. Обе машины оказались на ходу. Видимо, их бросили здесь в спешке, сразу, едва кончилось горючее. Для нас же бензин не проблема - стоило лишь слить его из самолетных баков. Но уехать мы все равно не могли. По такой дороге не то что "мерседесу" гусеничному тягачу не пройти. Ночью, когда грязь подмерзнет, тоже нельзя: пришлось бы включать фары. Оставалось одно - ждать утренних заморозков. Если, конечно, они будут.