Три заповеди Люцифера
Шрифт:
Неоднократно воспетый классиками, Невский проспект до сих пор остаётся до конца непонятым и неразгаданным. Камни его мостовых, подобно плитам египетских пирамид, хранят в себе тайны и предания прошедших лет. Взять бы хотя бы его удивительную способность устраивать нечаянные встречи. Вы можете прожить в Петербурге год, и два, и даже более, и не встретить старого товарища, который, по слухам, поселился на другом конце города. Однако стоит Вам ступить на брусчатку Невского проспекта, как среди идущей навстречу Вам толпы, Вы непременно увидите лицо старого друга — непременного
А какие на Невском проспекте женщины! Казалось, все красавицы Петербурга и его окрестностей только и ждут погожих деньков, чтобы, шелестя шелками и поражая прохожих последними парижскими туалетами, пройти хорошенькими ножками весь проспект из конца в конец. Притворно потупив глазки и напустив на себя показное равнодушие, они умело поражают сердца встречных мужчин своей молодостью и красотой и одновременно рождают у менее удачливых соперниц неприкрытую зависть.
Прожив в Петербурге более пяти лет, я твёрдо усвоил, что Невский проспект — не только грандиозная «ярмарка тщеславия», но и самое что ни на есть заколдованное место, которое, при внешней респектабельности, может преподнести самый неожиданный сюрприз. Последующие события описываемого мною дня, ещё раз утвердили меня в правильности моих рассуждений.
Проехав примерно половину пути, я неожиданно увидел в толпе знакомое лицо. Это было лицо девушки, которую я видел раньше, но недолго, можно сказать — мимолётно, но о которой слышал от моего товарища, доктора Сокольских.
— Грушенька Лебединская, — вспомнил я имя девушки. — Дочь героически погибшего капитана Лебединского.
Не знаю, что именно, но что-то заставило меня остановить извозчика. Я бросил ему в корявую ладонь пятиалтынный и поспешил вслед за сестрой милосердия. О чём я буду говорить с незнакомым мне человеком, я не задумывался, но чутьё подсказывало мне, что все мои действия — чистой воды авантюра и делать этого не следует. Однако я был молод, самонадеян, к тому же рассказ Кожемяки о нравственной чистоте девушки меня заинтриговал, и я во чтобы то ни стало решил с ней познакомиться.
Девушка тем временем, потупив взор, мелкими шажками быстро удалялась от Адмиралтейства в противоположную сторону, однако это меня не смутило, и я последовал за ней. Пройдя пару кварталов Лебединская свернула под арку трёхэтажного каменного дома, украшенного фамильным гербом. Помедлив мгновенье, я последовал за ней, наивно предполагая, что этот дом и есть конечная точка её пути. Однако я ошибся: двор, куда зашла девушка, оказался проходным и я еле успел заметить, как за углом мелькнул подол её скромного коричневого платья. Я ускорил шаг, быстро повернул за угол, и к своему удивлению столкнулся с Лебединской, как говориться, нос к носу.
— Сударь! Да Вы никак преследуете меня? — гневно произнесла девушка. Она была ниже меня ростом, поэтому глядела на меня, задрав подбородок, отчего моему взору открылась её шея, и я сумел разглядеть маленькую родинку, которая притаилась в ямке у самого основания шеи.
Ах, как она была хороша в гневе! Щёки её покрылись румянцем, чёрные глаза сверкали, как антрацит в лучах полуденного солнца, губы цвета спелой вишни были приоткрыты, и во рту влажно поблёскивали
— Хорошо ли это, господин офицер? — продолжала нападать на меня маленькая фурия. — Ваше поведение есть моветон!
— Простите великодушно! — с улыбкой произнёс я, стараясь придать голосу наиболее проникновенное звучание. — Возможно, моё поведение действительно выходит за рамки приличия, но у меня есть небольшое оправдание. Надеюсь, Вы его примете.
Девушка недоверчиво посмотрела на меня, но воинственность на мгновенье утратила. Я не преминул этим воспользоваться.
— Дело в том, что мы знакомы, точнее, я Вас знаю, а Вы меня нет. Мой товарищ по университету, доктор Сокольских оценил Вас, как сестру милосердия и свою ближайшую помощницу, очень высоко. Мы с ним коллеги, и всё, что он о Вас говорил, мне, как медику, чрезвычайно интересно.
После этих слов наступила пауза, во время которой я явственно ощутил, как лёд недоверия в душе моей собеседницы стал ощутимо таять. Видимо, фамилия Сокольских имела над ней особую власть, и упоминание её, подобно заклинанию Аладдина, открывало доступ в тайникам девичьей души.
— Позвольте представиться! — принялся я развивать наметившееся потепление в наших отношениях, с наскоком, присущим скорее кавалеристу, но никак не морскому офицеру. — Евгений Саротозин — лейтенант российского флота и морской лекарь в одном лице. Ныне, по воле судеб и Высочайшему приказу, отправлен для дальнейшего прохождения службы на фрегат «Апостол Павел».
При этом я прищёлкнул каблуками и приложил два пальца к новенькой треуголке. — Разумеется, я знаю ваше имя, сударыня, но хотелось бы соблюсти все нормы приличия и услышать его из ваших уст.
— Аграфена Лебединская, — чуть помедлив, представилась девушка. — Сестра милосердия. Работаю в военном госпитале. Впрочем, это Вам известно. Теперь, господин лейтенант, когда все правила приличия соблюдены, я хотела бы услышать от Вас внятное объяснение по поводу Вашего внезапного интереса ко мне.
В голосе девушки опять прорезались повелительные нотки, да и сам голос утратил былую мягкость. Теперь я понимал, что нравственная чистота Грушеньки Лебединской, о которой мне говорил Кожемяка, давалась ей ой как нелегко!
— Вы можете презирать меня, госпожа Лебединская, но моему поступку нет внятного объяснения. Я увидел в толпе ваше лицо, соскочил с пролётки и последовал за вами. И вот теперь стою пред Вами, простой и грешный! Не велите казнить, велите миловать!
— Если Вы рассчитывали завязать со мной любовную интрижку, то вынуждена Вас разочаровать: я не тороплюсь замуж, а посему не бросаюсь в объятия первого встречного, даже если он является другом доктора Сокольских.
— Да, да, я помню, Василий Никифорович говорил, что Вы интересуетесь только медициной, точнее, хирургией. Вероятно, я не ошибусь, если предположу, что в своих девичьих грёзах Вы видите себя хирургом.
— И что в этом дурного?
— Право же, ничего. Вот только в России ещё не было ни одной женщины-хирурга, но Вы дерзайте! Вполне возможно, что я услышу о Вас, как о первой женщине, которая сделала в медицине карьеру.
— Я не хочу делать карьеру, — отозвалась девушка. — Я хочу лечить людей! Это моё призвание.