Три заповеди Люцифера
Шрифт:
— Неужели так бывает? — удивился я и потянулся к графину, но Кожемяка опередил меня и подвинул графин ближе к себе.
— Сначала закуси! — посоветовал он. — А то щи простынут.
Минут пять мы ели молча. Щи действительно были наваристыми и на удивление вкусными. Подражая старшему товарищу, я отламывал от каравая большие ломти и после каждой ложки щей откусывал крупный кусок. Когда щей осталось на донышке, Василий мелко накрошил в тарелку кусок хлеба, старательно перемешал содержимое посуды ложкой и с явным удовольствием выхлебал получившуюся тюрю. Глядя на его действия, я поступил так же, и странное дело — остатки остывших щей показались мне особенно вкусными.
— Ну вот теперь можно и выпить, — согласился Василий. — Только давай сначала дух переведём.
Откинувшись
— Грешен! — улыбнулся он, обращаясь ко мне. — Люблю табачок, особенно турецкий.
При этом он, ничуть не стесняясь, стал сбрасывать пепел с папиросы в пустую тарелку из-под щей. Я не мог на это смотреть и кликнул полового. Половой понял всё с первого взгляда, и забрав со стола грязные тарелки, вернулся с оловянной пепельницей в виде ползущей черепахи. Василий, не обратив на это никакого внимания, продолжал с наслаждением курить.
— Так вот, возвращаясь к твоему вопросу о духовной, иже с ней нравственной чистоте, — продолжил Кожемяка, после того, как загасил в панцире черепахи папироску. — Что тебя, Евгений, собственно удивляет? Раз в этом мире существуют отъявленные негодяи, то должны существовать и чистые непорочные создания, не ангелы, конечно, но люди! Иначе равновесие в мире будет нарушено, и само существование человеческой расы станет невозможным.
— А что есть равновесие? — неожиданно для себя спросил я сотрапезника. — Это когда за одного убиенного господь дарует роженице здорового младенца, а за десяток ограбленных — одного раскаявшегося душегуба? Или когда одна молодая девушка вступает на путь разврата и порока, на другом конце земли в это время другая девушка приходит в монастырь, чтобы посвятить жизнь служению Господу? Это и есть равновесие?
— Упрощаете, коллега! — пробасил Сокольских и впервые за время встречи посмотрел на меня с нескрываемым интересом. — Сильно упрощаете. Если бы всё было так, как Вы представили сейчас, мир давно бы избавился от язв и пороков, потому как людей добропорядочных в мире больше, чем супостатов с кистенями и тайных совратителей.
— И ты в этом уверен?
— Абсолютно, коллега. Посмотри, сколько людей приходят в церковь и сколько сидит по тюрьмам.
— Если учесть все каторги, пересыльные тюрьмы, городские каталажки и долговые «ямы», то получается, что одна половина России молится, а вторая тоже молится, но только в местах не столь отдалённых.
— Вот видишь — равновесие! Хотя, должен признаться, что в наших с тобой расчётах большая погрешность: и среди тех, кто бьёт Господу поклоны в божьем храме, имеются душегубы, да ещё какие! Вот, например, в прошлом году, в аккурат на Яблочный Спас, оперировал я церковного старосту Кузьму Бесхлебнова. Благообразной наружности старичок ни с того, ни с сего удушил у себя дома жену и двух дочерей, которые, кстати, были певчими в церковном хоре. После чего разделся до пояса и кухонным ножом полоснул себя по брюху. И надо же такому случиться, что в это время к ним в дом зашла соседка, маслица лампадного попросить. Зашла и видит — лежат посреди залы на столе жена и двое дочерей с посиневшими лицами и руками на груди скрещёнными, а рядом на полу в луже крови сидит Кузьма и кончины своей ждёт. Соседка от удивления и страха остолбенела. А Кузьма держит руками свои внутренности, что из брюшины вывалились, и слабым от потери крови голосочком говорит, не ко времени, дескать, ты, соседушка зашла, потому как, по всем мирским понятиям, горе у нас, хотя для меня это радость великая. Соседку после этих слов как ветром сдуло, кликнула она народ и этого душегуба на телеге успели до больницы довезти. По всему, он ещё в дороге должен был от потери крови кончиться, но, на удивление, живуч оказался. Рана у него была не сказать, чтобы тяжёлая — брюшину вскрыл, крови потерял много, а внутренние органы не повредил. Промыл я его, значит, прооперировал и зашил. И всё без наркоза, так как организм от кровопотери был сильно ослаблен, мог и не проснуться. Я его зашиваю, а он мне говорит, что, дескать, зря стараетесь господин хороший, потому как к полуночи я всё равно помру. Пришёл,
— Кто его зовёт? — переспросил я помертвевшими губами.
— Да не обращай внимания! По всему видно, что у пациента был приступ сумасшествия, поэтому и плёл, что ни попади. Хотя, надо признать, врал складно. Я, говорит, долгие годы для своего Тёмного Владыки певчий хор собирал, чтобы детишки своими ангельскими голосочками Его слух услаждали. Оказывается, этот душегуб долгие годы накануне Рождества крал детишек, в основном, тех, кто в церковном хоре пел, душил, а тела спускал в прорубь под лёд. В деревне действительно пропадали дети, но все грешили на цыган. Я его напоследок спросил, зачем он жену и дочерей своих порешил? А он мне говорит, что Тёмный Владыка перед тем, как призвать его к себе, явил ему высочайшую милость и разрешил жену и двоих дочерей приблизить к своему трону. Мы, говорит, теперь завсегда вместе будем.
Не знаю, как встретили его черти на том свете, но умер он, как и обещал, ровно в полночь. Я его потом осмотрел и даже ради интереса вскрытие провёл; и что меня поразило — все органы здоровы, конечно, с поправкой на возраст. Смерть наступила от остановки сердца, словно кто-то сжал сердце железной рукой, и оно остановилось. А сам он лежит на операционном столе белый, как мел, благообразный, а на его навеки застывших губах — улыбка.
Я этот случай нашему доктору Зельдовичу рассказал — он у нас душевнобольных лечит. Так вот Зельдович говорит, что случай этот не единичный. Существуют, оказывается, душевнобольные, которые подвержены маниакальному психозу. Феномен этот медициной не до конца изучен. Это вроде как у запойного пьяницы: он даже когда и не пьёт, всё равно о рюмке думает, а приходит срок — и словно бес в него вселяется: ударяется человек в запой, и никто его остановить не может. Вот так же и у маниакального больного: он даже когда в просветлённом сознании, то всё равно о злодействе ежедневно помышляет, а когда его психика теряет устойчивость, чаще весной или осенью, то даже такой благообразный старикашка, как Кузьма Бесхлебнов, превращается в лютого зверя.
— Он не душевнобольной, — с трудом промолвил я, так как во рту у меня пересохло. — Чтобы быть душевнобольным, надо иметь душу или хотя бы душонку.
— Возможно, ты и прав, как бы ненаучно это ни звучало. Однако душа — вещь нематериальная, её пинцетом не ухватишь и швы на душевные раны не наложишь! — произнёс со вздохом Сокольских и опять закурил.
Мне почему-то стало страшно. Я с трудом поднялся из-за стола, и, покачиваясь, сделал шаг к выходу.
— Ты куда? — удивился Сокольских.
— Плохо мне! Прости, брат, видимо я водочки перебрал. Мутит меня! Пойду я, однако.
— А как же баранина?
— Извини, но это блюдо тебе придётся вкушать без меня, — с трудом вымолвил я и бросил на стол мятую купюру. — Трёх рублей, надеюсь, хватит?
Кожемяка ничего не ответил и только огорчённо махнул в мою сторону рукой. Было видно, что он расстроен.
Как я вернулся на корабль, не помню. Только весь следующий день меня не оставляло ощущение, что я невольно прикоснулся к тайне, которую узнал раньше положенного срока. Было в этом что-то двойственное и нехорошее, словно меня обманули, а я, распознав обман должен, как и прежде, продолжать улыбаться и пожимать мошенникам руки. Однако я недолго мучился сомнениями: Тёмный Господин снова напомнил мне о себе, и я явственно ощутил во рту металлический привкус.
Глава 3
20 часов 25 мин. 29 октября 20** года.
г. Москва, Сиреневый бульвар — 25, кв.-18
Квартира оказалась вполне приличной: с чистыми обоями, небольшой кухонькой с минимальным набором разнокалиберных тарелок, дюжиной алюминиевых ложек и вилок с погнутыми зубцами, старенькой, но исправной четырёхконфорочной газовой плитой и новенькой мойкой из нержавеющей стали.
— Нравится? — спросила женщина-риэлтор, когда Клавдия, не спеша, обошла помещения. В ответ девушка утвердительно мотнула головой и поставила клетчатую сумку на пол возле дивана.