Три заповеди Люцифера
Шрифт:
Однако в море свидетелей нет, и судья тебе лишь царь морской да твоя офицерская честь, поэтому некоторые капитаны, забыв о чести, топят обидчиков при первой же возможности без всякого сожаления, случается, и в мирное время.
— Иван Францевич, так что же англичане в то плаванье вашему «Гермесу» учинили, что Вы до сих пор забыть не можете?
— Вопрос, господин лейтенант, поставлен неверно: это не я до сих пор обиды забыть не могу, это они наш финт до сих пор помнят!
Значит, было это в аккурат после окончания Турецкой компании. Времена были смутные, Европа ещё от войны не оправилась, а на горизонте маячили новые неприятности. Англия, которая во всём поддерживала турецкого султана, после полного фиаско последнего только и искала повод для новой «заварушки»! Такой вот был европейский большой политик! — напыщенно произнёс Иван Францевич и ткнул указательным пальцем в английское серое небо. — Наш Император в тот неспокойный год очень большой интерес стал проявлять к Новому Свету, и корабли флота российского к тому времени успели первый визит вежливости нанести в Америку, и президент Линкольн принял нашу делегацию со всеми подобающими почестями. В Петербурге этим событием были очень довольны. И вот через пару-тройку лет Военно-морское ведомство «… с целью укрепления дружеских и торговых связей» приказало снарядить в плаванье до города Сан-Франциско три военных корабля: корвет «Гермес», фрегат «Переславль» и только что сошедший со стапелей сорокапушечный крейсер «Андрей Первозванный».
В самом начале нашего предприятия погода нам благоприятствовала, и мы по знакомому курсу миновали Балтику и вышли на океанский простор.
Видимо, наши молитвы были услышаны на небесах, потому, как большая часть плаванья проходила по тихой воде и была больше похожа на морскую прогулку. Однако благолепие со светящимся в ночи планктоном и летающими рыбами закончилось, как только мы стали приближаться к Североамериканскому континенту. Лёгкий прогулочный бриз сменил резкий и холодный норд-ост, который затянул небо до горизонта грозовыми тучами. В море поднялась штормовая волна, и экипажи судов с большим трудом выдерживали строй. К ночи разразился страшный шторм и корабли наши разметало, словно щепки. Не буду утомлять Вас, юноша, описанием этого светопреставления и всего того, что мне, как молодому капитану, пришлось в ту памятную ночь пережить, скажу только, что с наступлением рассвета волна улеглась и в море наступил полный штиль. А штиль, скажу я Вам, для парусных судов зло не меньшее, чем шторм. Помню, вышел я на палубу, огляделся кругом, и вижу, что паруса наши повисли, словно усы у боцмана Кавуненко при похмелье после хорошей выпивки и болтается наша посудина среди океана, словно цветок в проруби. Но самое печальное было в том, что остался я на «Гермесе» один — ни «Андрея Первозванного», ни «Переславля», я так и не дождался. Через двое суток бесполезного ожидания надежда на благополучный исход окончательно покинула меня, к тому же подул попутный бриз и мы, помолясь, взяли курс на Сан-Франциско.
С божьей помощью американского берега мы достигли без каких-либо злоключений, и за пережитые на море страдания, были вознаграждены тёплым приёмом жителей Сан-Франциско и праздничным обедом, который мэр этого гостеприимного города устроил в нашу честь. Вот так нежданно-негаданно, как старший офицер, оказался я во главе нашего «посольского приказа». Если сознаться, как на духу, то в дипломатии я, конечно, был не силен, и какие дипломатические пассы должен выполнять, не знал и не ведал. Спасибо моему старшему помощнику Алоизу Ван-Кейльну, который до того, как поступить на службу в России, половину жизни проплавал по морям и под английским, и под португальским, и ещё чёрт знает под какими флагами, и порядки иноземные знал не хуже любого посла. Вот так по его подсказкам, да ещё благодаря моему толмачу [50] мичману Мишке Хромову, неделю мы на американском берегу и провели. Мишка после окончания Морского корпуса в Петербурге, как гардемарин, выказавший необычайную живость ума и проявивший склонность к наукам, был направлен для практического обучения в Англию, и цельный годок проплавал на кораблях её Величества.
50
Толмач — старорусское название человека, владеющего иностранными языками, то есть переводчика.
Получалось у нас очень даже неплохо: Ван-Кейльн шепнёт мне, где поклониться нужно, а где ножкой шаркнуть, Мишка мои речи безыскусные на английский язык, как следует перетолмачит и дипломатический блеск им придаст. Так, что ни говори, а голь на выдумки хитра!
Неприятности начались перед самым отплытием. Однажды утром на рейде, словно чёртик из табакерки, появился английский дредноут. Не поверите, юноша, но я сразу почувствовал неладное: в порт англичанин не пошёл, а хитро так стал на якорь на выходе из акватории порта, что миновать мы его никак не могли. Мой старший помощник Ван-Кейльн, как увидел эту английскую посудину, так сразу и выдал мне, что стоит она там неспроста, и по всему видно, что стерегут англичане именно нас.
— Будет большая драка, капитан! — сказал Алоиз, не вынимая трубки изо рта. — Однако боюсь, что долго против англичан мы не продержимся, потому как зная их подлый характер, могу предположить, что ударят они нам в борт со всех орудий без всякого предупреждения, как только наш «Гермес» попытается их обойти.
— Они не посмеют! — возмутился я. — Позвольте напомнить Вам, господин Ван-Кейльн, что сейчас не война, и топить чужие корабли есть настоящее пиратство. К тому же я сомневаюсь, что они посмеют напасть на нас на виду у всего порта!
— А Вы посмотрите, кто сейчас стоит в порту, — спокойно произнёс старый «морской волк» и выпустил очередной клуб едкого табачного дыма.
В порту, кроме нас, стояли два турецких торговых корабля и десятка полтора мелких посудин без опознавательных знаков.
— Рыбы не успеют до конца источить наши тела, как англичане заявят, что это мы напали на них без какого-либо предупреждения, а они вынуждены были защищаться. Этот факт охотно подтвердят турки — верные союзники английской короны.
— Зачем это им нужно? — осознавая правоту старшего помощника, задал я чисто риторический вопрос.
— Это капитан и есть большой политик, — вздохнул Алоиз и стал вытряхивать пепел из трубки за борт, — в котором, если присмотреться, нет ничего хитрого: для войны, как и для драки в портовой таверне, нужен повод. Возможно, спровоцированный англичанами конфликт и наша трагическая гибель должны послужить поводом для очередной военной «заварушки»!
После разговора со старшим помощником я понял, что обязан принять все возможные и невозможные меры, но избежать провокации и последующих за ней дипломатических осложнений. Я заперся у себя в каюте и думал весь день и всю ночь. Утром мне на глаза попалась местная «Таймс», неизвестно как оказавшаяся на борту «Гермеса». Я уже упоминал, что английским языком владею слабо, но кое-как прочитал на первой полосе заметку о визите в Сан-Франциско русских моряков, и о том, что в субботу, накануне отплытия, в городском театре специально для русских гостей будут давать «Скупого рыцаря».
Я тут же вызвал к себе Мишку Хромова и приказал ему отнести в редакцию местной газеты наше благодарственное письмо властям города.
— Учти, Мишка! — внушал я ему. — Письмо должно быть таким, чтобы распоследний тугодум в Сан-Франциско понял, что вечером в субботу русские моряки будут в театре!
Надо отдать должное мичману Хромову: письмо на английском языке он исполнил быстро, и судя, по положительной реакции властей, которые опубликовали его в газете на первой странице — проникновенное! В этой же газете было опубликовано объявление о том, что торжественные проводы русского судна «Гермес» состоятся в воскресенье, ровно в полдень.
Вы уже, наверное, догадались, что публикация благодарственного письма и упомянутого мной объявления стала возможной после презента в виде дюжины отменных собольих шкурок, которые мичман Хромов вместе с благодарственным письмом и текстом объявления передал редактору местной газетёнки.
Вечером этого же дня я собрал офицеров у себя в каюте и провёл тайный инструктаж. Господа офицеры на меня покосились, выразительно поскребли в затылках, дескать, сомнительное мероприятие Вы, господин капитан, затеяли, но вслух ничего не сказали, и, как положено, подчинились.
В субботу после обеда все офицеры «Гермеса» при полном параде (даже шпаги нацепили) через весь город пешим ходом потянулись в местный храм Мельпомены.
Признаюсь Вам, юноша, что задуманная мной операция сильно попахивала авантюризмом, поэтому я излишне нервничал и постоянно крутил головой. Успокоился я лишь тогда, когда перед самым началом спектакля в зал во главе со своим капитаном, в парадных мундирах и чопорным выражением на лицах вошли офицеры английского дредноута. Расчёт мой оказался верным: англичане не хотели ни в чём уступать русским морякам, поэтому и явились в театр при полном параде, рассчитывая затмить нас блеском золотых эполет. Они самодовольно уселись в первом ряду, предоставив нам лицезреть свои затылки. Меня это вполне устраивало, так как ситуация складывалась благоприятная и вполне соответствовала задуманному мной плану.