Три жемчужины: Иссык-Куль, Валаам, Сплит. Где и как отдыхали советские люди

Бахирева Маргарита

И теперь осужден без вины.

…Бедных судьба не щадит,

Кто от нее защитит?..

…Взял меня царь Николай

И заковал без суда.

В дальний, неласковый край

Шел я босым в холода.

Бил нас жестокий конвой,

Чудом остался я цел.

В Омске, в темнице сырой

Месяцев

тридцать сидел.

Гнали пешком нас в Сибирь,

В этот огромный пустырь,

И запрягали людей

В сани, как лошадей…

Но даже в тюрьме, где

…Мы живем в окруженье штыков,

В окруженье жестоких псов,

И в груди моей дым печали,

А в ушах перезвон оков.

Не смолкает голос акына:

Я бросаю вызов судьбе,

Я пускаю песню в полет,

Песня даже в тюрьме живет.

Этой песне неведом страх.

Со слезами на скорбных глазах

Сотни узников слышат песню –

Слышит русский, киргиз и казах.

Пусть по камерам песнь летит –

Страж за нею не уследит.

…Здесь в неволе бок о бок со мной

Много русских с такой же судьбой.

Словно братья, делим друг с другом

Хлеб с водой и горе с бедой.

Поэт признается:

…Мне комуз мой снится во сне.

Этот сон о родной стороне,

Без комуза я, как без сердца,

Помоги, всемогущий, мне…

…Меня томили в кандалах,

Но не замкнули гордых уст.

В железом скованных руках

Звенел и плакал мой комуз.

Токтогулу удается бежать из тюрьмы. Помогают ему в этом русские братья:

Наш Токо, ты из ссылки беги.

Обрети, говорили, свободу,

Вольный сокол, попавший в силки,

Улети, говорили, к народу.

Чтобы я не зачахнул в печали

И вернуться на родину мог,

Эти люди однажды сломали

Кандалов моих ржавый замок.

Дали в руки комуз мой еловый,

Провели по тропе потайной,

И

в напутствие вещее слово

Произнес мой Семен дорогой:

– После века неволи тяжелой

Справедливое время придет.

Белый царь будет сброшен с престола

И цепей наших бремя падет.

…Был Семен мой джигитом удалым.

Мне письмо к перевозчику дал он

И сказал: уходи поскорей!

Опасайся людей – не зверей.

Восемь дней по лесам пробирался,

На девятый я вышел к реке.

Русский лодочник мигом собрался,

Перевез меня на челноке.

И, сказав: «Обошлось, слава богу!»,

Русский денег мне дал в дорогу…

Но долог был путь до дому.

…А теперь я в степи брожу

И дрожу от ночной росы,

А когда к жилью подхожу –

На меня бросаются псы.

Я в лохмотьях плетусь, как тень,

Я в худые лапти обут,

И во рту ни крохи весь день,

Если люди не подадут.

По камням ступаю с трудом,

С каждым шагом всё громче стон,

Ведь на четверть века

Я неправедным осужден…

…Весь город я исколесил –

Ночлега нет и хлеба нет.

Я песни пел и есть просил,

Но брань звучала мне в ответ…

…Бредет униженный поэт,

Переживая свой позор,

И вспоминает ясный свет

Родных небес, родных озер… [3]

Но не одна «брань» звучала в ответ. Кстати, киргизы очень гостеприимные люди. Юрий Фадеев писал о них: «Гостеприимство было и есть отличительной чертой киргизского народа и одним из прекрасных народных обычаев. Всё лучшее, что находилось дома: еда, постель, а также всеобщее внимание домочадцев посвящали гостю. Киргизы говорили: «Коноктуу уйде кут бар» – «Гость – благодать дома». Гостями могли быть: случайный путник – «кудай конок» или приглашенные – «коноктор». Если к юрте подъезжали всадники, то обязательно к ним навстречу выходили хозяева и помогали спуститься с коня, приглашали в юрту. У киргизов не принято было с ходу задавать вопросы, расспрашивать о цели приезда. Гостю предоставляли ночлег, а хозяин отвечал за сохранность вещей и за фураж для лошадей, принадлежащих гостям» [4].