Три зимовки во льдах Арктики
Шрифт:
Вечером - еще одна неожиданная радость. В дверь каюты постучали, и знакомый негромкий голос спросил:
– Можно?
Через мгновенье передо мной стоил Андрей Георгиевич Ефремов, мой сослуживец по ледоколу «Красин», на которой мы плавали около двух лет. Спокойный, в высшей степени деловитый и исполнительный штурман, Андрей Георгиевич пользовался на «Красине» всеобщим уважением. Его мягкий, немного усталый взор замечал малейшую неисправность. Без шума, без крика он брался за дело, работал неторопливо, методично и не успокаивался да тех пор, пока все не было в полном порядке.
Я был очень обрадован нежданной
Мы долго беседовали. Вспоминали «Красина», походы на остров Геральд, на остров Врангеля, на Чукотку. С уважением говорили о нашем общем учителе - отважном капитане Белоусове. Вспоминали Владивосток, его зеленые сады, его голубые бухты, подернутые сероватой дымкой, Орлиное гнездо и десятки других живописных уголков, с которыми оба так свыклись за годы работы в Приморье.
Чтобы поднять настроение, мы старались убедить друг друга, что завтра или послезавтра и «Садко», и «Малыгин» пойдут на восток, и что через две недели мы встретимся со старыми друзьями на солнечных улицах Владивостока.
Но утром 27 сентября прибыл неожиданный приказ: «Садко» идти на запад в помощь ледоколу «Ленин», «Малыгину» идти к «Красину», совместно с ним бункероваться с угольщика и затем тоже пробиваться на запад.
Итак, остаемся на зимовку
Из Тикси мы ушли ночью, на четырнадцатые сутки после прихода туда. Было холодно и темно. Огни заполярного порта быстро растаяли в тумане, и только мерное дыхание машины да шорох и звон ледяных игл напоминали о том, что мы не стоим на месте, а движемся вперед.
Все происходило так, как и следовало ожидать. Мороз крепчал. С каждым часом на воде появлялось все больше и больше ледяного сала. Темно-свинцовый налет его затягивал все более обширные пространства, уничтожая на воде ветровую рябь. Теперь вокруг расстилалась угрюмая и безрадостная в своем необычайном спокойствии водяная пустыня, подернутая ледяным муаром.
На рассвете 29 сентября, перевалив через 74-ю параллель, мы вошли в молодой блинчатый лед. Небо посветлело, - близились сплошные поля. Вокруг на воде покачивались белесые кружочки. С каждой пройденной нами милей этих ледяных блинов становилось все больше. Вскоре мы шли уже среди смерзающихся кусков молодого льда, по краям которых тянулись аккуратные валики, - казалось, будто море покрыто гигантским рыбачьим неводом.
К полудню «Садко» уже вынужден был пробиваться крупнобитым льдом. Теперь мы двигались медленно, лавируя и выискивая разводья. Никто не радовался встрече с ледяными полями, как ни красивы они были.
Невольно вспоминалось испытанное правило китобоев: «Суда, не успевшие выйти из старых льдов до начала нового замерзания, обречены на зимовку».
Только наша новая пассажирка - перешедшая с «Хронометра» юная медведица Машка - была довольна. Теперь она со своим другом корабельным щенком Нордиком все время проводила на корме, любуясь бело-голубой равниной, расстилавшейся по сторонам, - видимо, после кораблекрушения льды ей казались более надежными и привлекательными, чем вода...
Но в эти часы было не до шуток. Льды с каждым часом становились все более мощными и труднопроходимыми.
Среди мертвой ледяной пустыни за 74-й параллелью мы встретили 29 сентября стоявший у перемычки сплоченного старого льда пароход «Кузнецкстрой». Это судно находилось в трудном, чтобы не сказать отчаянном, положении. Оказывается, с ним целую пятидневку возился ледокольный пароход «Седов», тщетно старавшийся вытащить его на чистую воду.
Из этих попыток ничего не вышло. У самого «Седова» был поврежден винт. Обоим пароходам не хватало топлива. Пока «Седов» пытался вывести «Кузнецкстрой» изо льдов, оба судна попали в дрейф, и их понесло на север. 23 сентября эти пароходы испытали сжатие, а через три дня «Седов» вынужден был оставить своего тяжеловесного спутника и самостоятельно пробиваться к каравану «Ленина»: два парохода в этом караване потерпели аварию, и «Седову» предложили взять их на буксир.
«Кузнецкстрой» попытался пробиться на восток, но льды остановили его. Надо было помочь ему выбраться из этой пустыни.
Не теряя времени, «Садко» сколол лед вокруг парохода, пробил торосистую перемычку, протянувшуюся с юго-востока на северо-запад, и повел «Кузнецкстрой» к проливу Санникова. Двигались медленно, в густом тумане. Наконец поздним вечером 30 сентября мы вышли на чистую воду в районе острова Столбового и отпустили «Кузнецкстрой». Теперь он мог уйти во Владивосток.
Я долго провожал взглядом этот транспорт, мысленно рассчитывая, на какой день плавания он доберется до Тихого океана.
Можно было бы послать с ним письмо: в Москву. Но что я написал бы в этом письме? Мы не могли теперь сказать ничего определенного не только о завтрашнем дне, но даже о ближайшем часе.
«Садко» простоял до полуночи на месте, выжидая, не понадобится ли снова помощь «Кузнецкстрою». Когда же выяснилось, что он продвигается вполне свободно, не встречая льдов, мы повернули на обратный курс: нас настойчиво звали на помощь каравану «Левина», 3 октября ночью было проведено по радиотелефону совещание командиров «Ермака», «Ленина», «Садко» и «Седова». Капитан «Седова» Д. И. Швецов сообщил, что после того, как его корабль расстался с «Кузнецкстроем», он попал в тяжелые льды и самостоятельно выбраться из них не может. Борясь со льдами, «Седов» повредил еще одну лопасть винта, и ее пришлось менять.
Нам предложили немедленно отправиться на помощь «Седову» и вместе с ним пробиться к каравану «Ленина», чтобы взять на буксир аварийные суда.
С рассветом мы двинулись на выручку «Седову». Падал густой снег. Видимость сократилась до предела. Ртуть в термометре упала до минус 10 градусов.
Когда снегопад несколько ослабел, открылось безрадостное зрелище. Вокруг «Садко», насколько можно было охватить взглядом, расстилались льды. Среди бурых и грязных, обтаявших за лето торосов, оставшихся от прошлогодних полей, сверкали молодые голубоватые глыбы.
В разводьях вода дымилась, быстро покрываясь кристаллами льда. То и дело налегал сырой и плотный туман, грязные клочья которого беспрерывно носились из конца в конец над мелким морем. Последние птицы покидали Арктику, и их тревожные крики бередили душу.
В 11 часов утра на 76°47',3 северной широты и 117°00' восточной долготы мы увидели, наконец, «Седова». Его тонкая, высокая труба извергала клубы дыма. Можно было безошибочно сказать, что машина «Седова» работает полным ходом. Но он почти не двигался с места.