Три
Шрифт:
Чейз побледнел.
– Вы назовете ее имя.
– Да, – слабым голосом сказала я. – Вам придется назвать мое имя. Оно уже и так на слуху: МН крутила его по радио с тех пор, как мы сбежали из исправительной школы.
Когда я предложила план, часть меня уже знала, что до этого дойдет. Но от понимания комок в горле не становился меньше.
– Люди думают, что ты погибла, – возразил Чейз. – Когда Кара умерла, твое имя умерло вместе с ней.
Девитт вздрогнул:
– Ничто так не привлекает внимания людей, как воскресший герой.
Я
– МН знает, что мы живы, из-за того глупого снимка в больнице. Они уже разыскивают нас. С тем же успехом мы можем швырнуть им в лицо тот факт, что я все еще жива, несмотря на все, что они сделали. И в то же время мы сможем рассказать людям о том, на что в действительности способно ФБР.
– Это хорошо, – сказал Панда. – Посмотрите на нее. Она – девчонка, живущая по соседству. Многие сами такие или знакомы с кем-то вроде нее.
Все посмотрели на меня, как будто я была каким-то подопытным образцом, в то же время размышляя, достаточно ли мучительным было мое прошлое, насколько невинной я была и насколько сильной стала теперь. Мне казалось, что они разговаривают не обо мне и что я не та, кто им нужен.
Я вертела в руках разбросанные по столу листовки со Статутом, пока члены совета говорили обо мне, как будто меня не было рядом. Мои глаза остановились на цифре, которая изменила мою жизнь.
«Статья 5. Полноправными гражданами считаются дети, зачатые мужчиной и женщиной, состоящими в законном браке. Все остальные дети подлежат изъятию из дома и должны быть направлены на реабилитационные процедуры.
а) Не состоящие в браке родители могут быть подвергнуты судебному разбирательству в целях установления законности детей, рожденных вне брака. Доказательства для суда могут включать справки из больниц, свидетельства о рождении, удостоверения личности и так далее.
а) (пересмотренная) Не состоящие в браке родители могут быть подвергнуты судебному разбирательству в целях установления законности всех детей младше 18 лет. Доказательства для суда могут включать справки из больниц, свидетельства о рождении, карточки социального обеспечения и так далее.
б) Родители, уличенные следственным комитетом в нарушении второго раздела Пятой статьи, обязаны понести соответствующее наказание.
в) Родительские права в отношении детей принимает на себя государство. Гражданство может быть даровано по достижении 18 лет после завершения реабилитации».
– Я хочу, чтобы в послании говорилось о том, что случилось с моей мамой, – сказала я, перебив споривших. – Раз уж это моя жизнь и все такое, то, думаю, я имею право решать, что там будет.
Члены совета замолчали и уставились на меня.
– Конечно, – сказала мисс Рита.
Чейз ссутулился. Он явно боролся с желанием что-то сказать. Я видела, как он сжимает челюсти, чтобы не дать словам вырваться.
– Времени недостаточно, – сказал Пэтч. – Две недели – это мало, чтобы распространить послание по всей стране.
– Нам нужно всего лишь зажечь пламя, – сказал Ван Пелт. – Шарлотт – это только начало.
Надеюсь, одной искры хватит.
– Ты сделаешь это для нас? – спросил меня Девитт.
Я положила руку на колено Чеза, почувствовав, как напряглись под ней мышцы, а потом тепло его ладони накрыло мою.
– Нет, – сказала я. – Я сделаю это для мамы.
* * *
Следующие два часа мы провели, обсуждая, какие подробности можно вставить в Статут. Я рассказала Девитту, как арестовали маму, а Чейз заполнил пробелы. Слова стали вязкими и застревали в горле. Как будто я заново переживала худшие события своей жизни.
А потом, когда мы закончили, нас попросили удалиться, чтобы совет мог закончить заседание в частном порядке.
– Спасибо за твою историю, – сказал мне Девитт, как будто я ее отдала и она больше не была моей.
– Вы нас прогоняете? – спросил Чейз. – Сейчас?
Девитт проводил нас до двери столовой.
– Я могу все записать, – сказала я. – Это должна быть я. Мы говорим о моей жизни.
– Ты сделала свое дело, – сказал доктор, давая понять, что последнее слово за ним. – Теперь она принадлежит всем нам. Оставайтесь поблизости. Мы скоро вас позовем.
Я нахмурилась, ощутив какую-то легкость без этого бремени, но и гораздо большую незащищенность.
Мы с Чейзом сидели на качелях на маленькой детской площадке перед столовой и медленно раскачивались вперед-назад. Через некоторое время Уилл принес нам поесть и снова скрылся на кухне. Мы тихо ели, держа тарелки на коленях, и смотрели, как свет от установленных на площадке факелов отбрасывает тени на бетонную стену здания.
– Проект по стиранию, – пробормотала я. Чейз использовал это название раньше, когда рассказывал, что сделали с моей мамой на базе в Лексингтоне. Новый протокол, одобренный Вождем Реформации, направленный на ликвидацию нарушителей статей, чтобы страна могла начать все заново.
– Поверить не могу, что они дали этому название, – сказала я.
Чейз наклонился и поставил тарелку на землю.
– Это же правительство, – сказал он, уставившись на песок между своими ступнями. – У них для всего есть название. Даже для того, чего на самом деле не существует.
Я отставила еду. Перед моим мысленным взором промелькнул образ Такера. Я не знала, добрался ли он уже до убежища, но часть меня была рада, что меня не отправили на встречу с ним. Меня затошнило при мысли о том, чтобы увидеть его сейчас, когда мамина история была так свежа в памяти.
– Надеюсь, это сработает, – сказала я.
Чейз ответил не сразу.
– Если сработает, обратно пути не будет.
Не знаю, что он имел в виду – обратно домой или обратно из Красной зоны. Но это не имело значения: и то, и другое было рискованно. Я прислонилась головой к прохладной цепи качелей.