Трибунал для судьи
Шрифт:
Грохот был такой, что, казалось, рушится дом. Я снова услышал дикий визг Виолетты. Раз орет, значит, все в порядке. Ни осколки, ни взрывная волна ее не достали. В коридоре послышался топот. Братва, как в бою, прорывалась из квартиры.
Выпав в коридор, я дважды выстрелил по ногам последнего, бегущего к искалеченной двери. Того, для которого Пащенко не пожалел эпитетов. Пуля словно угодила в стакан с томатным соком. Из бедра молодого бандита ударила кровь и мелким бисером опорошила стену. Заорав скорее от ужаса, чем от боли, он сделал несколько шагов и рухнул между квартирой и лестничной площадкой. Для него надежда вырваться из этой квартиры превратилась в несбыточную мечту. Ступицын и Гурон, стараясь успеть до приезда уже вызванных машин
И снова раздались выстрелы!
Их встречал спустившийся с балкона Пермяков. То время, которое мы тянули в разговоре с Гуроном и Ступицыным, он использовал так, как я и думал. Пользуясь суматохой, он спустился вниз, где его наверняка принял на руки законопослушный мужик.
Уже будучи спасенным, Пермяков попал из огня в полымя. Он вышел навстречу бандитам с двумя патронами в магазине! Он вышел их задерживать, потому что это было основной задачей дела. Он вышел бы им навстречу, даже если бы у него вообще не было оружия…
Он лежал у стены, сжимая в руке пистолет с отскочившим назад затвором. Его магазин был пуст. Пермяков лежал, а из его рта широкой лентой вытекала кровь.
– «СКОРУЮ»!!! – заорал я мужику, оглушая самого себя.
Мы с Вадимом рухнули перед «важняком» на колени.
Держа его голову, я чувствовал, что могу сорваться и заорать так, что из окон вылетят стекла. Плотный комок подкатил к моему горлу и мешал дышать. Стараясь держаться из последних сил, я раскачивался из стороны в сторону, как сумасшедший.
– Холодно… – причмокивая кровью, прошептал Пермяков. – Холодно, как на балконе…
Вадим растирал его начинающие леденеть руки. Жизнь выходила из моего друга с каждой каплей крови.
Он поднял вверх помутневший взгляд, нашел мое лицо и улыбнулся:
– Акела промахнулся…
Вместо меня закричала сидящая на ступенях Виолетта Штефаниц. Безумными глазами глядя на угасающего с каждой секундой следователя, она зарыдала. Девушка еще никогда в жизни не видела приближающуюся к человеку смерть-хохотунью…
Глава 8
«Форд» парамедиков прибыл на две минуты раньше первой машины милиции, несмотря на то, что был вызван на пять минут позже. Пермякова спускали на лифте, потому что каждая минута сейчас измерялась годами жизни. Носилки с ним встретились с сержантами патрульно-постовой службы уже на первом этаже.
– Уходи, Антон, – устало произнес Пащенко. – Я это дерьмо сам расхлебаю. Тебе нельзя в очередной раз попадать на первую полосу «Вечерки»…
Ленивые сержанты уже поднимались на испачканном кровью лифте, когда я на непослушных ногах спускался по лестнице. Когда я служил срочную на границе, тогда было такое же ощущение. Дилетанты говорят, что самое трудное – подъем в гору. Ничего подобного. Тот, кто жил в горах, знает, что самое тяжелое – спуск с нее. Когда ты уже побывал наверху и вся усталость, которую ты терпел, сжав зубы, поневоле входит в каждую клетку твоего тела.
Виолетта осталась с Вадимом. Сейчас будут протоколы-допросы, опознания-показания… Через некоторое время, по информации платного стукача из какой-нибудь дежурной службы РОВД, на место происшествия прибудут телевизионщики. «Мы находимся у дверей квартиры, где только что произошла перестрелка бандитов с сотрудниками правоохранительных органов…» Судью Струге они там уже не застанут.
Вот и проявил себя спокойный молчаливый Пермяков. Мой бывший однокурсник, следователь транспортной прокуратуры по особо важным делам. Он вышел навстречу негодяям, потому что знал – он обязан выйти. И ничто его не остановило. Ни страх, ни боль. Воистину – чем ночь темней, тем звезды ярче. Каждый в минуту смертельной опасности выворачивает наизнанку все свое существо.
Я шел по улице и вряд ли понимал, куда меня ведут ноги. Кажется, Вадим сказал, чтобы я ехал
Легкое чувство сумасшествия овладело мной. Один и тот же день повторялся и повторялся, словно у бога Времени иссякла фантазия. Менялись эпизоды, но суть оставалась та же. Я ищу Ступицына и Гурова. А они уходят, как песок сквозь пальцы, вопреки всем моим мольбам и желаниям. Для меня приближается судный день. Утро третьего января, когда я войду в суд, в свой кабинет. Возможно, что именно в тот же день я отвечу за все свои прегрешения перед долгом СУДЬИ. А в чем он заключается? Вершить правосудие, восстанавливать справедливость и защищать закон. И ничего более. Триединое понимание судейского долга. А в каком из этих постулатов я проявил преступный умысел или корысть? Меня можно наказать, если судом будет доказано, что я вынес заведомо неправосудное решение. Но где, в какой точке я переступил Закон? Ответ на этот вопрос знаем только мы с Лукиным. Я не виновен. Ни разу за все эти дни я не преступил черту, разделяющую судью и подлеца.
А Ступицын и Гурон приобрели в моем и Пащенко лице двух кровников. Это та форма мести, которая преследуется Законом особо строго. Ведомые беспределом, они загнали себя в угол. Им нет выхода из города, они потеряли Рольфа, теперь лишились Виолетты. Мосты сожжены, узел разрублен. Осталось одно – животное чувство самосохранения. Но это чувство волка, офлажкованного со всех четырех сторон. Теперь они даже внешне начнут превращаться в животных. Бессонные ночи, невозможность помыться и побриться изменят их облик. Теперь толпа им не нужна. Тот истеричный малый с простреленной мною ногой в руках районных оперов. Они остались вдвоем, и это для них самый оптимальный вариант. Я очень не хочу, чтобы с ними что-то произошло. И отгоняю мысль о том, что кого-то из них застрелят во время задержания. Я хочу увидеть их за решеткой, как опасных зверей, в зале суда. Не факт, что они получат то, что заработали. Мне нужны их глаза, тоскующие по воле…
С неба валил густой пушистый снег. Он опускался на землю вертикально, как сотканное полотно. Словно и не было того ветра, что раскачивал стоящего на перилах балкона Пермякова.
Когда я входил в квартиру Вадима, я был похож на Санта-Клауса. Забытье было настолько велико, что я даже не додумался отряхнуть одежду. Вздохнув, я повесил дубленку на вешалку и прошел в кухню. В холодильнике оставалось полбутылки водки. Ее я и влил в себя в три приема, уже сидя на диване.
Где эти неуловимые сволочи? Сейчас, когда Ступицын остался не у дел, они лишены главного – информации. А значит, возможности предугадывать и просчитывать шаги противника. Противник – я. Как бы то ни было, самую страшную угрозу сейчас для них представляет не Пащенко со своим аппаратом, не Земцов и не божья кара. Я. Как свидетель почти всех их преступлений за последние три недели. Точно такую же опасность я представляю и для Лукина. Клянусь, когда председатель Областного суда впрягался в эту повозку, он даже не представлял, что обеими ногами ступает в дырку деревенского туалета! Зная осторожного Лукина, я могу с уверенностью это утверждать! Может, его изнанка и не вывернулась, если бы не новенький халявный «Форд» да пара строящихся особняков. Однако его звезда в этой ночи воссияла. Яркая, с ореолом цвета детского поноса! Акела промахнулся…
Вадим появился около десяти часов вечера. За это время я успел отоспаться и привести свой вид в порядок. Целый час я мылся, брился и скоблился под душем. Сообразив, что было бы неплохо переодеться, я облачился в чистые брюки и рубашку прокурора. Хорошо у меня проходит отпуск!
– Он будет жить, – то ли надеясь на чудо, то ли обманывая себя и меня, с порога произнес Вадим. – Операция сделана, состояние стабильно тяжелое. Но ведь не умер же он за все эти часы?! Значит, не умрет и сейчас!..